— Здравствуйте, товарищи воспитанники! — четко и ясно говорил Глазомицкий.
Они отвечали.
— Вольно, — говорил Глазомицкий. — Прошу садиться. Товарищ дежурный, в докладе преподавателю вы должны говорить не «нахимовец» Дроздов, а «воспитанник».
— А это… одно и то же.
— Товарищ дежурный, мы тратим время зря. Открыть всем учебники по алгебре.
Ни одного из них Глазомицкий за все годы, что у них преподавал, не назвал на «ты». Никого ни разу не пытался подловить. Если кто-то не расслышал или пропустил мимо ушей вопрос, предназначавшийся всем, Глазомицкий никогда за такое не мог поставить двойку.
— Мы тратим время зря, — без улыбки говорил он и полностью повторял вопрос.
За невыполненное домашнее задание он двоек тоже не ставил.
— Если вы его не выполнили, значит, не могли по каким-то причинам, — говорил Глазомицкий. — Неуважительные исключаю: вы все не можете не помнить, как сюда поступали.
…У них шла контрольная. Митя, правда, уже все решил из своего варианта, но еще оставалось переписать.
— А ну-ка, Нелидов, решите еще вот это. — Над Митей стоял Глазомицкий, протягивая ему небольшой листок.
— Это… дополнительно?
— Дополнительно. Что вас пугает?
— А если я… не решу?
— Вы прочли задачу?
Он поднял глаза на Глазомицкого.
— Это по физике задача?
— Вы и на олимпиаде, может быть, такое спросите, Нелидов?
Так Митя узнал, что Глазомицкий готовит его к олимпиаде.
— Решайте, Нелидов, решайте…
Он слышал теперь это постоянно: «Нелидов, я жду. Решайте».
Иногда Митя слушался покорно, потом вдруг бунтовал. Да что же это такое, все свободное время — и в математику…
«Решайте, Нелидов».
Глазомицкий никогда не выходил из себя. Условий, которые вывели бы его из себя, не существовало. Глаза его за толстыми стеклами были серьезно-радостными.
«Ох, Нелидов… Ай да Нелидов…»
Это была наивысшая похвала.
«мне кажется, Нелидов, — сказал Глазомицкий, когда прошло несколько месяцев, — что есть уже несколько типов задач, которые даются вам без особого труда».
Да, обладал Глазомицкий умением заставить сердце Мити биться быстрее. Обладал.
Странные шахматные партии Мышкина и Глазомицкого длились по месяцу, а бывало, растягивались и на целую четверть. За одну встречу сообщалось друг другу по одному ходу. Если Мышкин и Глазомицкий — один маленький, тучный, похожий на причальную тумбу, а второй плоский, как морской конек, — через головы воспитанников замечали друг друга в разных концах коридора, они уже намертво сцеплялись взглядами, а затем торжественно сближались, как на турнире сходятся вступающие в единоборство противники.
