Несколько лучше пошло дело, когда во главе раскопок (с 1764 г.) стал Франческо ля-Вега, прекрасный рисовальщик и образованный человек. Ля-Вега первый начал аккуратно вести дневник раскопок, прилагая к нему тщательно исполненные планы и точные зарисовки, снимаемые им с обнаруженных зданий и с отдельных предметов. Историки сельскохозяйственной жизни древней Италии обязаны ля-Вега вечной благодарностью за то, что он первый обратил внимание на винные и масляные прессы и первый дал им правильное объяснение. Но и ля-Вега был сыном своего времени: основной задачей своей он считал ежедневную поставку в музей хотя бы одной «древности»; поэтому, не находя ценных вещей, он многие здания оставлял разрытыми лишь наполовину, другие же обходил, если почему либо не рассчитывал на богатые в них раскопки. Раскопки оставались, таким образом, по существу хищническими. К архитектуре, ко всему, что было найдено в доме, как к чему-то цельному и единому относились с полным равнодушием, интересуясь только тем, что представляло музейную ценность: бронзу уносили, картины выпиливали, а стены с их росписью оставляли на волю солнца, дождей и ветров. К этому официальному грабежу присоединился еще грабеж тайный: вещи из Помпей выкрадывали и продавали. Гете, бывший в Неаполе и в его окрестностях в 80-х годах XVIII в., рассказывал, как в потайной кладовой английского посланника Гамильтона, где хаотически были свалены всевозможные произведения искусства, он натолкнулся на два прекрасных бронзовых канделябра, «затерявшихся здесь из помпейских могил». Известный собиратель древностей, французский граф Келюс, лелеял план ограбления Геркуланума: «Я понимаю трудность этого предприятия, но не надо забывать о нем: что не удалось сегодня, удастся завтра».
Материально раскопки обеспечены были очень скудно: неаполитанское правительство отпускало на них жалкие гроши; больше тридцати двух землекопов никогда не бывало; чаще работало человек восемь, а то и четыре. Обычно это были каторжники или рабы, купленные в Тунисе. Совершенно не заинтересованные в работе, они вели ее медленно, будучи к тому же отягчены цепями, которыми их сковывали попарно. Винкельман, посетивший Помпеи в 1764 г., меланхолически заметил, что в Риме раскапывают за месяц больше, чем в Помпеях за год, и что при таких темпах хватит работы и на правнуков.
Лучшие времена для раскопок настали с начала XIX в., когда неаполитанские Бурбоны были изгнаны и на престоле оказался старший брат Наполеона Жозеф. В 1807 г. неаполитанскому ученому Михаилу Ардити, умному и энергичному человеку, было поручено составить новый план раскопок. Ардити предложил, во-первых, купить на государственный счет все место, где стояли Помпеи, и полосу земли вокруг, куда можно было бы вывозить выкопанный мусор, вместо того чтобы вновь заваливать им уже раскопанные дома; во-вторых, вести раскопки последовательно и систематически, начав от двух точек и двигаясь от них на соединение; в-третьих, повысить ассигнования до 6 тысяч дукатов в год с расчетом держать не меньше 150 рабочих. План Ардити начал успешно осуществляться, получив сильную поддержку, когда вместо Жозефа Бонапарта неаполитанским королем стал зять Наполеона Мюрат, жена которого, королева Каролина, очень заинтересовалась раскопками. Почти еженедельно бывала она в Помпеях, поощряла рабочих, увеличивала суммы, отпускаемые на раскопки, так что количество землекопов доведено было почти до 700 человек. Под ее покровительством работал в Помпеях известный французский архитектор Мазуа, получивший от нее для завершения своей работы крупную денежную субсидию. Три изданные им большие тома («Les ruines de Pompei», 1812–1824) до сих пор сохранили большое значение, потому что Мазуа видел и с большой точностью зарисовал многое, что потом бесследно погибло. За короткое время правления Мюрата раскопаны были большая часть городской стены, Дорога гробниц, окончены раскопки амфитеатра и открыто самое сердце города — форум и окружающие его здания.
