— Да, пожалуй: у них ведь есть все эти вентили и раструбы, разные резьбы, мистическим образом совпадающие, входя внутрь, друг с другом, и даже если проржавели, развинчиваются, если очень захотеть. А представить себе, как порция воды проталкивается сквозь весь водопровод города, совокупляющий все его отдельные части в единое пространство, — являя собой ту самую весть, о которой говорил Д., и состоящую здесь в факте, предъявляемом человеку в руки. Сообщая ему о том, что он существует и даже что некто — о ком он и не предполагает, что его могло бы не быть— о нем заботится.
— Словом, на сегодня хватит наблюдения водопровода и ощущения его смысла?
— Несомненно.
Водопровод был найден в квартале от станции метро "Парк культуры", он имел вид небольшого и плоского шумерского зиккурата, изображавшего из себя фонтан, в ложбинках которого мерзко подергивалась рябью вода. Зиккурат содержал воду примерно тремя ярусами, хороши были и окрестности данной воды: некий Замок, громадный дом, явно сооруженный древними спившимися монстрами, — из каких-то чухонских плит розового в девичестве цвета. Украшением и функциональной основой фонтана служили краники, исполненные в виде наконечников пожарных шлангов, латунные с виду, еще и блестели. Почему-то в каждом углу очередного (из трех) яруса квадратной горизонтальной воды они группировались по три штуки.
— Однако, весть? — сказал Вовочка с сомнением.
— Да, — сказал Тархун. — Херовая, конечно, но уж так и живем.
Резюме: таким образом, настигшая нас весть имела форму водопровода в виде фонтана. Что она означала — из нас не понял никто, но она заставила нас трепетать, сообщая через трепет о своей надмирности. Внутри же воды протекала жизнь неразумных существ, мучительно и бессмысленно продлевавших ее среди различных неорганических соединений. Смеркалось. Жизнь проступала отовсюду в ее неприглядной наготе, окна Замка загорались сизым цветом, и не было там внутри ни одной желтой электрической лампочки. Божественный Покров после его обнаружения легко сморщился и шкуркой расколдованной лягушки уплывал в сторону проходной со шлагбаумом. Жизнь сделалась удовлетворенно-прикрученной и уже не сочилась".
— Ну и как? — спросил Башилов.
Я пожал плечами. Мне нравились эти балаганы, но и этого было мало. Башилов, видимо, понял правильно.
— Знаешь, в общем я тебя понимаю. — Он стал на редкость серьезным, не видел его таким раньше. — Мне нравится, что так реагируешь. Потому что, значит, в этом есть что-то такое, что тебя все же цепляет. Тебе этого мало? Но кто может сделать лучше? Тебе надо, чтобы твое удивление, несовпадение было покрыто еще чем-то таким, чтобы тебе хотелось, захотелось чего-то. Но мы-то все — лишь промежуточные существа, как бы между человеком и ангелом. Мы умеем только намекать. Мы люди намеков. Мы можем дать только намеки, потому что не скажем, потому что не знаем даже, на что именно намекаем.
