— Да я что угодно! — слишком поспешно воскликнула она и прибавила. — Ради Петиного спасения.
— И отлично. — Фандорин испытующе посмотрел ей в глаза. — Но з-задание очень трудное и не из приятных. Я хочу, чтобы вы тоже отправились в Букарешт, разыскали там Лукана и п-попытались в нем разобраться. Допустим, попробуйте выяснить, действительно ли он так богат. Сыграйте на его тщеславии, хвастливости, г-глуповатости. Ведь он один раз уже сболтнул вам лишнее. Он непременно распустит п-перед вами перья. — Эраст Петрович замялся. — Вы ведь молодая, п-привлекательная особа…
Тут он закашлялся и сбился, потому что Варя от неожиданности присвистнула. Дождалась-таки комплимента от статуи командора. Конечно, комплимент довольно тщедушный — «молодая привлекательная особа», но все же, все же…
Однако Фандорин немедленно все испортил.
— Разумеется, одной вам ехать ни к чему, д-да и странно будет. Я знаю, что в Букарешт собирается д'Эвре. Он, конечно, не откажет взять вас с собой.
Нет, положительно, это не человек, а кусок льда, подумала Варя. Попробуй-ка такого разморозь! Неужто не видит, что француз кругами ходит? Да нет, все видит, просто ему, как говорит Лушка, плюнуть и размазать.
Эраст Петрович, кажется, истолковал ее недовольную мину по-своему.
— О деньгах не беспокойтесь. Вам ведь жалование п-полагается, разъездные и прочее. Я выдам. Купите там что-нибудь, развлечетесь.
— Да уж с Шарлем скучать не придется, — мстительно сказала Варя.
Глава седьмая,
в которой Варя утрачивает звание порядочной женщины
«Московские губернские ведомости»,
22 июля (3 августа) 1877 г.
Воскресный фельетон.
«Когда ваш покорный слуга узнал, что сей город, столь хорошо освоенный за минувшие месяцы нашими тыловыми завсегдатаями, во время оно был основан князем Владом по прозванию Наколсажатель, известным также под именем Дракулы, многое разъяснилось. Теперь понятно, почему в Букареште за рубль дают в лучшем случае три франка, почему паршивенький обед в трактире стоит, как банкет в „Славянском базаре“, а за гостиничный номер платишь, как за аренду Букингемского дворца. Сосут, сосут проклятые вурдалаки русскую кровушку, преаппетитно облизываются, да еще поплевывают. Всего неприятней то, что после избрания третьеразрядного немецкого принца румынским властителем сия дунайская провинция, самой своей автономией обязанная исключительно России, стала попахивать вурстом да зельцем. Заглядываются бояре-господаре на герра Бисмарка, а наш брат русак здесь наподобие двоюродной козы: за вымя тянут, а нос воротят. Можно подумать, что не за румынскую свободу проливают на плевненских полях свою святую кровь…»
