свет всех, сгорающих в печали...
Судьбы мучительный догар...
Не свет, а взор такого рода,
каким лишь русская природа
взирать имеет горький дар...
***
Встань под звездною чашей ночной.
Воздохни от бездонности чудной.
Вот исход из судьбы многотрудной!
Вот — свобода! Она — над тобой!
Вековечье. Мерцанье дорог,
на которых ты будешь свободен,
как свободен лишь тот, кто Господень,
кто в себе студ греха превозмог.
Но... сначала судьбу проживи,
с несвободой ее, с утесненьем,
не терзаясь мечтой и томленьем,
и разжжением гордым в крови.
Чтоб пред вздохом последним ты мог
прошептать: "Восхожу к Тебе, Боже!.."
Ничего нет на свете дороже
той СВОБОДЫ, в КОТОРОЙ САМ БОГ.
У РАСПАХНУТОГО ОКНА НА ОСЕННЕМ РАССВЕТЕ
Нараспашку оконные створки.
Дышит стылостыо свет зоревой.
Как глаза мои пристально-зорки,
исцеленные ранью сырой!
Всё, что вижу, пресветлой иконе
в этом часе рассветном сродни:
желтый луг, по-над речкою кони
по-над речкой пасутся, одни...
Русь святая... Она и сегодня
по глубинкам печальным жива.
Вон — сияет тропинка Господня?..
Вон — в следах Его росных трава?.
Не окно — сокровенное рядом.
Всё за ним — только злато и медь.
Не могу не молитвенным взглядом
я на это сиянье смотреть.
Слава Богу, что свет я впервые
сквозь такое увидел окно,
что мгновения жизни святые
вновь пред ним пережить мне дано!
***
Мы на старости лет
возвращаемся сами в себя.
Путешествие-жизнь — к завершенъю.
Пора и под крышу...
Зря соблазны толкутся вокруг,
тормоша, теребя.
"Ни-че-го, — бормочу, —
не желаю, не вижу, не слышу!.."
Знали, знали бы вы,
как вернуться к началу хочу —
к своему зоревому,
не знавшему мути истоку!
Пошептаться с дождем,
улыбнуться святому лучу...
Ну, а в вас для меня /уж простите!/ —
ни смысла, ни проку..."
И оставят они
приставанья пустые ко мне.
Отвернусь, иль устало
рукою махну им вдогонку:
"Дайте просто в покое побыть,
помолчать в тишине...
Дайте прерванной сказки
дослушать конец, как ребенку..."
УВЫ...
Оглянешься на краешке-то жизни —
