День Литературы, 2004 № 06 (094) | страница 27



. В стихотворении, которое так и названо "Птицы вечности",— они незримы, они с едва различимыми голосами. Услышать их может лишь сам поэт. И пенье их не заглушают для него никакие орущие и зловещие звуки: "Мы оглохли от хриплых и разных свистунов на руинах основ, от пророков ленивых и праздных, извращающих истинность слов" . И спасение от всего этого может быть только там, где божественное мироздание наиболее полно проявлено на Земле. Не на родном ли для И.Переверзина суровом Севере? Да, скорее всего, именно там — где туманные ландшафты северной тундры или глухомань сибирской тайги,— в тех местах, что много чище мест, где суета сует, политические страсти и раздоры.


А в идеале, конечно, рай можно найти и обустроить по всей России:


Жить и жить бы спокойно и тихо


в мирозданье, где есть тополя,


где цветет-доцветает гречиха,


дышат свежестью меда поля.



Мельник с неба просыпет мучицы —


мы и сыты, и с хлебом живем...


Птицы вечности, вечные птиц


ы,


я не знаю, что в сердце моем.



Мистические мотивы всё настойчивее вторгаются в стихи И.Переверзина. Кажется, трагическое восприятие мира не покидает поэта и в минуты радости. И доминантным, ведущим всё настоятельнее становится мотив смерти. У него уже немало стихов о смерти. О смерти, остро оттеняющей жизнь, дающей ощутить леденящую тонкость граней между жизнью и смертью: "А пока, измочаленный страшно, я живу, своей смерти назло. Ах, как жизнь безоглядно прекрасна! Оттого-то и жить тяжело..."


Смерть в его стихах имеет поначалу зыбкий, не обретший плоти образ, но он уже тревожит, а то и будоражит дух и душу. И когда становится трудно от его неясного, но явного присутствия, поэт готов на опасный вызов:


Я смерть зову: а ну, явись,


приди с распахнутым забралом —


не для того, чтоб рухнуть вниз


безвольно с пьедестала.



А для того, чтобы в бою


жестоком, с мощью ураганной


смог раздавить я смерть свою


и позабыть о ней, поганой.



Здесь идет словно некое заговаривание смерти, приручение ее через развенчание ее значительности. Однако облик смерти всё равно еще размыт, расплывчат. Поэт вглядывается в ее приметы, щедро разбросанные вселенской рукой в природе. И вдруг воочию увидел Смерть дерева и поспешил написать о ней:


В грудь древа молнии клинок


ударил из грозы-тумана.


И вспыхнуло оно, как стог,


и пало наземь бездыханно.