— Вот. Этот ангар.
Они дошли до забора и свернули на идущую вдоль него тропинку, еле различимую под снегом.
— Сейчас в сапоги снегу натащим, потом ходи в сырых портянках всю ночь, — Артур обернулся и окликнул отставшего Юращенко:
— Догоняй, воин. И ноги выше поднимай. Лечить тебя здесь будет некому.
— Как некому? А Дымов?
— Вот наглая тварь! — беззлобно возмутился Артур. И Сармашу:
— А что там, в этом ангаре?
— А ты, что же, примеряешься? — усмехнулся тот.
— Брось… Бросьте, товарищ прапорщик. Куда мне теперь примеряться. Так, любопытство мучает.
— Ну-ну. Любопытство. Что-то заморозили здесь в семьдесят седьмом году, после оперативно-стратегического учения «Запад». Может, котелки, может сухпай просроченный.
— Оружие?
— Не думаю. Навряд ли… Хотя, кто его знает. Объект этот раньше за Страхувским танковым полком числился. Потом, когда Страхув выводить начали, Свинтошувскому гарнизону передали. Теперь, вот, нам… Скоро здесь совсем ничего нашего не останется…
Он вгляделся в часы.
— Без четверти шесть. Эй, воины, а ну поторопись! Юращенко, тебе заступать через четверть часа!
— А почему это мне?!
— Отставить разговоры! Догнать строй, солдат!
— Строй, строй… Где здесь строй?! Чуть что, Юращенко… Вот, так всегда… Юращенко, Юращенко… Что там Юращенко, что здесь Юращенко…
— Юращенко, заткнись, а! — крикнул ему Артур.
— А повежливее нельзя? — спросил Юращенко исполненным трагизма голосом.
— Можно, — сказал идущий с ним рядом Дымов. — Будь любезен, заткнись, пожалуйста.
Юращенко вздохнул.
— Опаздываем, — старший прапорщик Балаба вышел им навстречу из огромной общевойсковой палатки.
— Да, — махнул рукой Сармаш, — тут, брат, такая неразбериха… Полбатальона на вторые сутки заступило. Весь вчерашний караул с тяжёлым отравлением в госпитале…
— Нууу!
— Вот тебе и ну.
— И как же это?
— Да кто его знает. Алвртсяна вчера в гарнизон забрали на дознание. Пока не вернулся.
— Да что ты говоришь!
— Да, брат, такие дела.
— Ты-то хоть поспал?
— Да, я-то поспал, бог миловал.
— А воины твои? Сагамонов, ты, что-ль?
— Так точно, Ваше высокоблогородие!
— Острииишь?!
— Так точно, Ваше высокоблагородие!
— А это кто? Никак Юращенко! Мать честная, ну и народец тебе достался! Ты, Вась, с ними построже…
— Ладно, — оборвал его Сармаш. — Пошли в палатку, вещи положим — и на посты. Твоего менять надо.
— Не суетись, — ухмыльнулся Балаба. — У меня там Бажолбаев на снег не нарадуется, видел его, говорит, три раза в жизни.
— Счастливчик, — сказал Сармаш. — И всё же.
