Многое ему было запрещено: бегать, например, по улицам, когда захочется, есть не вовремя, бездельничать, и он — свободный человек — даже и не думал нарушать установленный режим.
Считать себя чужим человеком, приблудным мальчишкой, тоже было запрещено. А то, что приказывает старший брат, — закон, и нечего тут рассуждать.
И все это Васька сносил, всему подчинялся с полной готовностью.
Но с особенным рвением и с радостью он учился великому клоунскому искусству. С самого первого дня он твердо усвоил главный клоунский закон: уметь все. Любое цирковое дело, все, что происходит на арене, должен уметь клоун. Но этого еще мало. Надо и в жизни быть мастером на все руки, и кроме всего, а это самое главное, всегда быть добрым человеком. Злых клоунов не бывает. Злому вообще нечего делать в цирке. Сила, ловкость, красота — свойства добрых, веселых людей. И даже по отношению к врагу клоун не бывает злым. Он беспощадный. Враг должен быть убит веселым, острым словом. Так учил старший брат. Васька верил каждому его слову и делал все, что ему велели. И оттого, что он хотел выучиться всему и как можно скорее, а энергия била через край, он всегда к тому, что ему задавали, добавлял еще и от себя. Поэтому шишек и синяков у него было столько, что хватило бы на целую ораву мальчишек. Но это обстоятельство только воодушевляло его на новые подвиги.
Он уже привык к Серому городу, обжился в нем, знал каждый закоулок не хуже, чем в своем родном городе, о котором ему просто некогда было и вспоминать. День катился за днем, как морские валы во время прибоя. Накатит на берег, ударится, взметая белую пену, обдаст с ног до головы, ошеломит, и не успеешь очнуться, как уже новая волна накатывает на берег.
Самозабвенно и бесстрашно плыл Васька по этому беспокойному морю. Он был всегда весел и, посвистывая, как дрозд, бегал по съемочной площадке. Что может быть на белом свете лучше такой жизни?!
Все прошлое скоро позабылось, и он очень удивился, когда ему об этом напомнили. В разгар репетиции приехал на мотоцикле старшина Семен Терентьевич. Васька сидел на теплой весенней травке. Отдыхал.
При виде милицейской фуражки ему сразу сделалось не так уж жарко. Не все еще прошлое совсем забыто.
— Жарко, — проговорил Семен Терентьевич, присаживаясь напротив Васьки. — Ну как, привыкаешь?
— К хорошему привычка недолгая, — осторожно ответил Васька, ожидая, что еще скажет старшина: опечалит или обрадует?
— Это правильно. А где товарищ Петушков?
