– Кабы я знал! – сказал Петр Васильевич, забираясь в тесное, жаркое нутро легковушки. – Вы ж мне не доложились. Ничего, мне ноги промять полезно!
– Хороша прогулочка! – без улыбки отозвался Василий Федорович. – Восемнадцать все-таки кэ-мэ! Так ноги промнет, что в стельку лежать будешь…
Кроме председателя в машине сидел еще главный колхозный инженер Илья Иванович, тоже принаряженный: в костюме, гластуке, светлой сетчатой шляпе. Только без значка.
– Ну, поехали! – сказал шоферу Леше председатель, удобнее умащиваясь на переднем сиденье и вытягивая ноги в домашних войлочных тапочках. Который год у него побаливают ноги, опухают, и тапочки – это его единственная, еще как-то терпимая им обувь. В тапочках он ездит и ходит по колхозу, сидит на бюро райкома, на исполкоме райсовета, – все уже привыкли, не обращают внимания.
«Жигуль» – на редкость уютная машина, это знает, ощущал каждый, кому приходилось в нем ездить. А Петр Васильевич, внезапно для себя, не рассчитывая на это и не ожидая, очутившись в его мягкой кабине, в тесной близости к своим, бобылевским, издавна привычным, а сейчас даже родным ему людям, почувствовал этот гостеприимный уют и удобство еще и так, точно бы, сев в машину, он уже наполовину оказался в Бобылевке, почти что дома.
– А я знал, что тебя сегодня отпустят, – как бы слегка похваляясь своей осведомленностью, оказал Василий Федорович.
– Как же вы это могли знать? – не поверил Петр Васильевич. – Я и сам-то это вдруг узнал…
– Ты – вдруг, а я – не вдруг.
– Сказал кто?
– По радио объявляли.
– Нет, верно?
– Виктору Валентиновичу вчера звонил, справлялся, – уже серьезней сказал Василий Федорович.
– Вот как!
Значит, не забывали его, беспокоились! Не просто так: выбыл человек, ну и ладно, бог с ним…
– А ты думаешь – почему? Соскучился по тебе? Уборка не за горами, должен же я знать, будет у меня комбайнер работать или ему замену искать?
Нарочитость этих слов не обманула Петра Васильевича, председатель частенько так притворялся: сделает что-нибудь доброе, человеческое и тут же спрячет свою доброту, – вроде бы не положено при его должности быть чувствительным…
Машина летела плавно и мягко. Горячий ветер врывался в опущенное стекло передней дверцы и через плечо Василия Федоровича бил Петра Васильевича в лицо упругими толчками, теребя его волосы, то залепляя ему глаза длинной, отросшей в больнице прядью, то откидывая ее в сторону.
– На бюро заседали, Василь Федорыч?
– Совещание было – председателей, агрономов, главных инженеров.
