— А это, значит, невеста? — поинтересовался он у всадника, караулившего шатер.
Из шатра высовывалась белобрысая девица с длинными распущенными волосами, украшенными лентами. Весьма симпатичная девица, и явно не робкого десятка — руки уперты в бока, а глаза так и сияют праведным негодованием. При виде подъехавшего Майориана негодование увеличилось вдвое, если не вдесятеро: белобрысая угадала командира нападавших.
— Не… подружка. Невеста внутри, — кавалерист весело оскалился, блеснув неожиданно белыми зубами.
— Красивая? — полюбопытствовал Майориан. Алан радостно кивнул.
По энтузиазму командир предположил, что всаднику сейчас решительно все девицы покажутся красивыми — белозубый, кажется, был не старше самого Майориана, а победа пьянит лучше вина; однако ж, без неприятностей обошлось, отчасти это удивительно, а, с другой стороны, вполне закономерно: даром он, что ли, потратил прорву сил на наведение и поддержание дисциплины среди своей кавалерии? Некий любитель поэзии, который сейчас уже должен бы перемолоть всех, кого он взял в мешок на перекрестке и подходить сюда, может быть доволен. Добычу взяли богатую, потерь на удивление мало, в лагере все, кто вовремя догадался бросить оружие — целы, а в шатре — невеста… интересно, где ее жених? Ладно, пересчитаем пленных, расспросим, разберемся.
Майориан стащил с головы шлем, отер со лба пот, потом рассмеялся: хорошая победа, славная и красивая. Такую запомнят надолго.
451 год от Р.Х. 10 июня, между Арелатом и Аврелией
Старый человек молится на коленях перед алтарем.
Алтарь есть, а молящегося на самом деле — нет. Он давно мертв, и его останки покоятся в часовне, где старик стоит на коленях.
— Прошу вас, мои владыки, возьмите под свою защиту город Меттис[9] и не позволяйте врагам сжечь его, потому что в этом городе есть место, где хранятся мои грешные останки. Пусть лучше народ знает, что я что-то значу для Господа. Но если грехи народа настолько велики, что нет другого исхода, как предать город огню, то, по крайней мере, пусть хоть эта часовня не сгорит…
Человеку, которому снится часовня, не нравится молящийся. Во сне он знает: это блаженный Стефан. Спящему не нравится блаженный первомученик, ему хочется схватить старика за шиворот и потрясти: чего ж ты просишь, о чем, клятый старикашка, неужели твоя часовня важнее целого города?!
— Иди с миром, возлюбленнейший брат, пожар пощадит твою часовню! Что же до города, мы ничего не добьемся, так как на то уже есть Божья воля. Ибо грехи народа возросли и молва о его злодеяниях дошла до самого Бога; вот почему этот город будет предан огню… — двое в сияющих одеждах взирают на старика с высоты, отвечают — надменно, так кажется спящему.
