Де Немюр повернулся к канцлеру.
— Между прочим, как священник, хоть и Ромской… церкви, вы должны бы понимать, что она права.
Епископ Ангулемский и генерал ди Кастильоне переглянулись. Мария была исключительно набожна и могла иметь в виду рай, но им показалось, что говорила она совсем о другом. Значит, наблюдение за домом снимать нельзя. Живой ли, из-под холма ли, а Марк де ла Валле придет к ней, как серые гуси всегда возвращаются на север.
За окном веселым звоном взорвался кафедральный собор, и все остальные понеслись за ним. Канцлер покачал головой. Завтра Дижон, послезавтра — Марсель, а что дальше? Мы будем жить в ладу, пока воюем с внешним врагом, но мы сыграем в другую войну, благо, Марк купил нам эту возможность. И уже сейчас нужно думать о том, из чего мы сложим мир. Pax Aurelianа.
Колокол церкви святого Эньяна, отбил третий час и замолчал, а бронзовый гул еще какое-то время висел в воздухе, как чье-то недоверчивое «Неужели? Неужели сошлось?»
Очень крупная крючконосая птица, которую почему-то не спугнул колокольный звон, наклонила голову к плечу. «Может быть. А не в этот раз, так в следующий. Я не Александр, я не бросаю начатого. Но кажется, епископ, мы вкатили этот камень в гору.» Птица сорвалась с парапета и по спирали пошла вверх, в светло-синее небо Аврелии.
Осень 1454 года, Орлеан, утро
Три с половиной года для древнего города Орлеана — не срок. Столица в 1454 году от Рождества Христова мало отличалась от столицы 1451. Все те же тесные узкие улочки, все тот же невероятно изящный собор Сен-Круа, те же люди; разве что белых крестов на плащах и длинных бород поубавилось.
Бродяга, достаточно оборванный и чумазый, чтобы не привлекать внимания, топтался у задних дверей солидного особняка. От тряпок, которыми была замотана рука, исходило тягостное зловоние. Вместе с ним у двери отиралась еще пара нищих вполне заурядного вида.
— Домна Мария скоро выйдет, — сказала старуха-южанка с язвой в половину щеки.
— Хорошо, — смуглый бродяга уселся и уставился на солнце, словно не боялся ослепнуть.
Невысокая бледная женщина вышла — вылетела — за ворота к полудню. Сердито глянула на старуху, принялась ей быстро выговаривать за что-то, потом только окинула взглядом остальных. К тому времени нищих набралось уже больше десятка.
Пытливые глаза бегло скользнули по бродяге с повязкой на руке, отличили — этот подождет, не больно-то хвор. Потом взгляд вернулся, бесцеремонно забираясь под светлую давно нечесаную челку, закрывавшую половину лица.
