Может, я и нелюдь страховидная, а только никаких обещаний давать не намерена. Ни я, ни Герка, ни девочки под аккомпанемент бабкиных стенаний ни рабских ошейников, ни монашеских апостольников на себя не наденут. Даже если бабуля после наших уступок стопроцентно выздоровеет без всякой операции и терапии. И пусть меня упрекают в том, что я мать никогда не любила, я лишь плечами пожму: тоже мне новость! Да, не любила. И чувство это, вероятнее всего, было взаимным и прогрессирующим.
Все, о чем я думаю бессонной зимней ночью, сидя на кухне у окна и глядя через лепестки белой орхидеи, Сонькиной гордости, на оплетенный кружевными тенями двор, - правда. Недозволенная правда. Мы можем ненавидеть ближайших родственников до того, что в зобу спирает. Мы можем желать им долгой, грязной смерти. Мы можем хотеть отнять у них последнюю радость в жизни. Мы можем знать, что они к нам относятся так же, как мы к ним. Извольте. Но – про себя, внутри себя, в себе. Не выносите ваши позорные чувства на люди. Не заставляйте остальных испытывать неловкость (а радостное оживление – тем более!) при виде того, как скрещиваются ваши ненавидящие взгляды. Блюдите приличия.
Я не прочь блюсти что положено. Но кто соблюдет мое право на свободный выбор? Кто соблюдет Геркино счастье? Кто соблюдет свободу моих сестер? Покажите мне этого блюстителя – и я первая принесу ему мед и млеко согласия моего!
Я не саламандра, резвящаяся в огне страстей, расцветающая в пламени скандалов. Не Черная Фурия, звенящая яростью, словно боевой песней. Не Викинг Меченосная-и-Сплеча-Рубящая. Не брала меня жизнь «на слабо», не учила темному искусству требовать жертв, не бросала на стезю – нет, на амбразуру – героизма… и все равно не уберегла мой разум от разрушения. Может, хватит уже прятаться от кровавой обыденности? Все равно самое ценное утеряно. Страшнее не будет. А больнее так просто не бывает. Кажется - вздумай кто отрубить мне палец, я даже не замечу.
Паника бьется в сознании удушающей волной. Завтра, вероятно, я потеряю сестер. Зато племянник останется. Выдержит положенное количество ссор, но полоумную тетку не бросит. А с годами авось и Майка с Сонькой поймут: я не только себя – я и его спасала. От участи хорошего, послушного мальчика, загубившего свою жизнь и жизнь любимой по мановению сухонького пальчика, по движению блеклых морщинистых губ, по взгляду пронзительных глаз подлой старухи. И дернул же нас черт родиться у такого сокровища…
