И почему мы так уверены, что знаем наших близких? Знаем их до донышка, до последней заветной мечты, до последней фобии, до последней прихоти? Разве не говорили вам: герои погибают, когда становятся чересчур самонадеянными...
Венеция - самый двуликий город на свете. Город с двумя лицами, ни одному из которых нельзя доверять. Весь он выглядит так, словно великолепную театральную декорацию, будто карточную колоду, перетасовали с унылыми заводскими цехами и сдали на руки туристам. Полученное впечатление зависит от расклада. А ты играешь вслепую и даже нужную масть вытянуть не в силах.
Многогранник дворцовых фасадов, посередине белым сахарным лебедем красуется кьеза[8], люди, несмотря на холод, болтают за столиками открытых кафе, попрошайки-воробьи клянчат крошки и нахально лезут клювами в услужливо подставленные розетки с печеньем и взбитыми сливками... Останься на площади, куда тебя несет! Но, ведомый неведомым, уже сворачиваешь в таинственное сотопортего[9] - а за ним лишь безглазые стены из выщербленного кирпича, да мусорный бак в тупике маячит. Game over. Возвращайся на предыдущий уровень и попробуй сыграть по-другому.
Сначала это забавляет. Потом начинает злить. Еще через какое-то время приходит упрямство. Следом - усталое отупение. И все равно «венецианская колода» странным образом вселяет надежду. Надежду на то, что не только города могут обладать двумя душами сразу...
Отказавшись от игр с местной топографией, мы с Драконом идем туда же, куда и все - на Сан-Марко. Уж там-то мы точно не заблудимся, все увидим, что туристы любят. А именно - виды, знакомые каждому. По рекламе, путеводителям, альбомам. Может, это обряд такой современный - приехать в незнакомый город и сразу бежать на поиски знакомых мест и надоевших видов?
Дворец дожей, зажатый, словно сэндвич, между Старыми тюрьмами Пьомби и Поцци[10], причудливо и страшно отражался в Новой тюрьме Карчери[11]. Настенные портреты знатных и породистых, а также просто богатых и щекастых приближенных к власти всей компанией равнодушно отворачивались от боженьки и святых его, пылко благословлявших гильдии перчаточников, ювелиров, сапожников. Зато глазами жалобно косили - кто в потолок, он же пол для каменных людоедов - камер Пьомби; кто в пол, где вровень с Большим каналом сомами-некрофагами[12] залегли Поцци; а то и вовсе в сторону понте деи Соспири[13], разинувшего жадный вход прямо из зала дворца.
