Рука, по-прежнему ощупывая горло, натыкается на что-то острое. Ах, да, это же мой воротник, украшение и оружие ламии! Я все еще в теле Черной Фурии, ярость еще поет во мне свою бодрящую песню, я еще готовлюсь дорого продать свою жизнь… Но безнадежный Асин взгляд – как ледяная полынья. Никакая ярость не согреет целую реку черной, тяжелой воды.
- На подвиг изготовились, дети мои? – спрашивает нас она – не то укоризненно, не то саркастически. – На подвиг, я же вижу. Во всей стихийной красе – воздух, вода, огонь… земли только не хватает.
Я усмехаюсь. И правда! Королева Вод, воздушный марид и я - ламия или дракон, неважно - в качестве огненной стихии. Боевое стихийное подразделение, блин.
Вот только Асе не до смеха. Ее лицо каменеет. Точно раскаленная магма, из которой она пришла, осталась на коже, а теперь понемногу остывает, сковывая женщину непроницаемым панцирем. Она медленно, с усилием поднимает руку, останавливая расспросы. И мы замолкаем.
- Это… которое за зеркалом, - произносит Ася, роняя слова, будто куски камня, - не мать никому из нас. Ни тебе, Хасса, ни мне. Это было заблуждение. Это было вранье себе. Это была попытка отвертеться.
- Отвертеться? От чего отвертеться? – спрашивает Кордейра. Почему она, не я, задает этот вопрос? Наверное, потому, что я начинаю понимать, о чем речь.
- От самой изматывающей работы, девочка, - отвечает Ася. Да. И снова я понимаю, что она имеет в виду. – Если эта жирная тварь – не заколдованная тщеславная бабенка и не пролезшая из зазеркалья магическая нечисть, то плохо наше дело. Испорченного заклятьем можно расколдовать… или убить. То же и с фэйри, зеркальные они или не зеркальные. И мы бы так и сделали, будь наш противник человеком или эльфом. Мы бы убили его, не покупаясь ни на просьбы о пощаде, ни на нытье «Четверо против одного - нечестно!». Я первая воткнула бы ему нож в спину, если б смогла к той спине подобраться. Зарезала бы спящим. Зарубила бы в церкви. Нет у меня отвращения к бесчестному убийству. Не заложено оно в меня. Не рыцарского сословия, чай. И вы все, - она обводит нас глазами, задерживая взгляд на Геркулесе, на его бывшем высочестве Эркюле, - подчинились бы моей воле и присоединились ко мне. Потому что сохранность мира, в котором живешь, важнее благородных поз и высокопарных слов. В реальном мире это понимают. Хотя многие ненавидят себя за такую понятливость…
- А в каком мире мы? – осведомляюсь я, пока Геркулес и Кордейра мучительно решают про себя, стали бы они резать сонного зеркального эльфа или нет. Мне-то решать нечего. Я с Асей одной породы. Если есть возможность убить спящего, я так и делаю. Это гораздо лучше, чем под окнами трубить, вызывая на честный поединок при свидетелях. Тьфу, позерство какое.
