Толик смущенно поздоровался.
— Как ты возмужал! — окинул его взглядом сверху вниз Захар Николаевич. — До армии сущим шкетом был.
Бабка между прочим сообщила новость:
— Любку месяц назад взамуж отдали. Свадьба у нас была. Два дня… Да… Зинка так и работает… этим… Чем, Толик, забываю, она работает?
Толик стоял в сторонке, курил.
— Техником-осеменителем.
— Хозяйство большое у вас?
— Не очень: много ли нам троим надо? Но корову держим. И поросенка. Куры есть. Собака. Да чертенок вот этот, — ласково гладила бабка притихшего у нее на коленях котенка.
— И «Жигули», — усмехнувшись, добавил Толик.
— Это уж твое хозяйство с матерью. Той делать нечего — купила. Да сама еще ездить научилась. Хуже мужика!
Толик вызвался свозить нас на ферму к матери.
Он вывел машину из деревянного гаража.
Захар Николаевич, неплохо знающий автомобили — сам иногда водит свой служебный «Москвич», — критически осмотрел «Жигули».
— Э-э, однако, даете вы ей жару: дверца погнута, задняя фара раздавлена…
— Это мать… назад сдавала…
Сели в машину. Захар Николаевич опять переднее место мне уступил, чтобы я побольше видел.
— Что это в моторе стучит? — спросил он Толика.
— Бог его знает.
— Не бережете вы машину.
— А чего ее беречь? — спокойно ответил Толик, — Это ж не пластинка с битлами.
Вел машину Толик искусно и рискованно. Дорога изобиловала крутыми поворотами, подъемами и спусками. Он знал ее, что называется, наизусть, притормаживал перед каждой незаметной рытвинкой, перед каждым бугорком, а на ровном месте выжимал из машины все ее лошадиные силы. Казалось, на очередном повороте он не справится с управлением и мы перевернемся, но «Жигули» чудом удерживались на четырех колесах, оставляя сзади густое облако пыли.
Через десять минут мы были уже у ворот фермы.
— Лихо! — открывая дверцу, то ли похвалил, то ли укорил Толика Захар Николаевич. — При такой езде не уснешь.
Толик ушел за матерью, а мы присели на пригорок.
За немудреной оградой из двух параллельных жердей разноголосо мычали коровы — шла вечерняя дойка. Зина сегодня подменяла заболевшую подругу-доярку.
Захар Николаевич рассуждал:
— Вишь, ему пластинка дороже машины. Или им деньги за так достаются? Вроде не за так — по Зине знаю, она и минуты без дела не сидит. Откуда же такая небережливость? За год машину ухайдакать — мотор, чует мое сердце, через месяц-другой полетит.
Я перебил Захара Николаевича:
— Крестьяне, они ведь менее рациональны, чем горожане, они на вещи проще смотрят. Еще не всех их обуял культ вещей. Да и цену-то вещам даем мы разную. Для колхозника, скажем, килограмм гвоздей дороже «Королевы Марго», которая на городском черном рынке стоит полсотни. Вот и для Толика машина — так, игрушка. Для него, шофера, она здесь, в селе, не столь необходима. Мы привыкли все мерить на свою колодку.
