Как же я устала жить в таком напряжении, в такой мертвой зависимости, в такой страшной ломке такое долгое и такое короткое время. Четыре с половиной месяца. Половина полноценной беременности с токсикозом, угрозой выкидыша, со звериным страхом потерять, не спасти, не выносить. Ребенок мой, мое ожидание счастья… Не хочу я тебя больше. Такого умного, красивого, талантливого. Все жилы внутри натянуты как струны. Отыграл ты на них, отмучил, расстроил, порвал. Нехотя так, легко, артистично.
В городе лето, а ко мне пришла осень. Так скоро, так неожиданно, так беспристрастно. Горят костры, листья желтые под ногами, ветер, дождь… А губы сохнут, трескаются… Прильни, поцелуй… Задохнусь, заплачу… Умру?
— Конечно, умрешь. Причем в один день, — говорила скорая реанимационная помощь Юлька, вынимая из сумки продукты. — Только перед этим ты будешь жить долго и счастливо.
На столе появились огурцы, помидоры, селедка в вакуумной упаковке, черный хлеб и водка.
— Сейчас мы только с тобой перекусим, и жизнь станет лучше, жить станет веселей.
— Я не могу есть, — сказала я.
— А ты и не будешь есть, — успокоила меня Юлька, — ты будешь пить. И закусывать.
Она коротко посмотрела на меня и отвернулась, пряча глаза.
— Что? Плохо выгляжу? — спросила я.
— Не буду от тебя скрывать, Маня, выглядишь ты неважно, — ответила Юлька, вынимая из упаковки селедку. — Вот приблизительно как эта рыба. Голова потеряна, все остальное выпотрошено и просолено в собственных слезах. Плюнь, Маня, и разотри. Мужики приходят и уходят, а мы с тобой остаемся. Кого же нам любить, если не себя? Кто, если не мы?
Юлька продолжала разъяснительно-воспитательную беседу, но я ее уже не слушала. Я сидела на стуле, смотрела в окно, курила и ни о чем не думала.
— Мань, ё-мое, ты меня слышишь? — донеслось до меня.
— Слышу, Юль, слышу.
— Слышит она… Для особо глухих повторяю: я вчера из солидарности к тебе бросила Сам Самыча.
— Да ну? — оживилась я.
— Вот тебе и «да ну».
— А что случилось, Юль? Он тебя обидел?
— Меня обидишь, — ухмыльнулась Юлька, — я сама кого хочешь обижу. Просто бросила, и все.
— Но почему? — не унималась я.
— Понимаешь, Мань, как бы тебе объяснить? — Юлька задумалась и почесала репу. — Не знаю, Мань, всем вроде хорош мужик… И не бедный, и не жадный, и не импотент… Вот только задница у него, Мань…
— Что у него с задницей? — заинтересовалась я.
— Задница у него, Мань, какая-то испуганная.
— Ну, ты даешь, — засмеялась я.
— Нет, правда! Спереди вроде все хорошо. Такой солидный, такой видный мужик, ни дать ни взять, горный орел. А жопа испуганная, втянутая какая-то жопа, как будто он что-то держит в себе, как будто чего-то боится. Ну вот что подойдут к нему сзади и сделают самое плохое. А мне обидно, Мань. Обидно и неприятно!
