Но сейчас же Маша попыталась вызвать другие видения. Черные скалистые складки, заполненные никогда не тающим снегом, замерзшие озера и реки. И чувство огромного простора, необъятных расстояний. Она сидит в бухте Провидения и буквально «видит», как через два часа очутится уже на берегу другого океана — Ледовитого, а оттуда унесется на берег Восточно-Сибирского моря. Из Певека — в Билибино, из районного центра — в оленеводческие бригады, в глубины тундры…
И снова поймала себя на том, что занимается такими размышлениями, чтобы уйти от других мыслей, пугающих ее. Но куда уйдешь, если он сидит рядом, если слышно его дыхание, если от желания прикоснуться к его волосам, коротким и непослушным, становится жарко?..
Музыка умолкла. После долгого молчания Семен откашлялся и сказал:
— Я давно смотрю и не решаюсь спросить…
Он дотронулся пальцем до голубого значка на Машиной щеке.
— Я все гадаю, что бы это могло значить? — продолжал он медленно. — Корона, что ли?.. Порой фантазирую, придумываю разные романтические истории. Точнее, вспоминаю истории, давным-давно вычитанные в книгах. И мне мерещится какая-то тайна вашего происхождения…
«Неужели он не знает?» А откуда ему было знать, если об этом давным-давно забыли все? Никто не помнит, что Мария Ивановна Тэгрынэ — дочь некогда знаменитого Гатле, владельца всех стад Верхней тундры.
И Маша сухо, деловито рассказала о своем прошлом.
Семен слушал молча, не прерывая. Только когда она закончила, сказал:
— В Москве на улице Горького есть Институт врачебной косметики. Там выводят любую татуировку.
— Знаю, — кивнула Маша. — Я ходила туда. Даже уже уселась в кресло, хирург приготовил инструменты. И вдруг я представила свое лицо без синего пятнышка, без этого клейма прошлого, и мне стало стыдно, будто хотела совершить какую-то подлость. Вскочила с кресла и бросилась вон из кабинета. А врач кричал вслед, что напрасно испугалась. А я не инструментов его испугалась. Я испугалась другого. Ну вот сниму этот знак… А потом мне еще что-то не поправится в моем облике… Японки же делают специальную операцию, изменяя разрез глаз на европейский манер… В общем, мне трудно все объяснять… Подумалось даже: вдруг произойдет чудо, оживет мама, глянет на меня и не увидит этого знака…
— Я понимаю, — тихо сказал Семен, и неожиданно Маша ощутила на щеке прикосновение его губ. Как раз на том месте, где синий знак.
Может, с того момента весь мир переменился для Маши Тэгрынэ. Как не хотелось ей отправляться в командировки! Но жизнь секретаря окружкома комсомола — сплошная дорога: то на север, то на юг — на новые прииски, в геологические партии, в оленеводческие бригады…
