Кому понадобится задерживаться здесь, — подумал Дикстра, прислушиваясь к шелесту ночного ветра в пальмах. Сумасшедшему, вот кому. Человеку, которому красная кнопка кажется все привлекательнее по мере того, как проходят месяцы, и годы, и 16-тиколесные грузовики по магистрали. Он повернулся к мужскому туалету и застыл на полушаге, ошарашенный женским голосом, слегка искаженным, но пугающе близким, звучащим в двух шагах сзади от Дикстры.
— Нет, Ли, — произнесла женщина. — Нет, дорогой, не надо…
Раздался шлепок, потом удар, глухой, смачный удар. Дикстра понял, что слышит, как один человек издевается над другим. Он увидел отпечаток ладони на щеке женщины, увидел, как ее голова ударилась о стену бежевого цвета и отскочила назад, волосы (темные? светлые?) лишь немного смягчили удар. Она заплакала. Дикстра увидел мужские руки, покрытые мурашками.
— Чертова сука, — у Ли был монотонный и в то же время напыщенный голос. Невозможно объяснить, как Дикстра понял, что мужчина пьян, ведь каждое слово было сказано очень разборчиво. Но он понял, потому что он уже слышал такие голоса — в парках, на вечеринках, вечером в мотеле, где стены такие тонкие, что слышишь каждое слово (луна уже взошла, бар закрылся). Женские реплики в этом разговоре — можно ли назвать это разговором? — звучали тоже не очень трезво, но доминантной эмоцией в них был все же страх.
Дикстра стоял там, замерев на небольшой ступеньке у входа — лицо обращено к мужскому туалету, спина к женскому. Он стоял в тени, окруженный фотографиями пропавших детей, фотографии шелестели на ветру, как листья пальм. Он стоял там, ждал и надеялся, что продолжения не будет. Но продолжение, естественно, было. Он некстати вспомнил песенку какого-то народно исполнителя: "Когда до меня дошло, что я олух, я был слишком богат".
Последовал очередной шлепок и новый взрыв плача. Секунда молчания, снова мужской голос. Дикстра понял, что мужчина не только пьян — он еще и неграмотен, он использует термин «сука» в качестве эвфемизма слова «проститутка» — скорее всего, его словарный запас весьма ограничен.
Он вдруг осознал, что знает многое об этом типе: на уроках английского он всегда сидел на задних рядах; когда он приходил домой, то пил молоко прямо из упаковки, не наливая в стакан; что он вылетел из колледжа на втором или третьем курсе, что работа, которую он выполняет, предполагает ношение перчаток и ножа «Икзэкто» в заднем кармане джинс. Дикстра не думал, что это смелые обобщения, смелое обобщение — это заявить, что все афроамериканцы обладают врожденным чувством ритма или все итальянцы прекрасные оперные певцы. Сейчас, в 11 часов вечера, окруженный плакатами о розыске пропавших детей — по какой-то неведомой причине их всегда печатают на розовой бумаге, словно это цвет исчезновения — он знал, что это правда.
