Евлахов напряг интуицию.
– Н-нет, – сказал он.
Было видно, что его слегка попустило.
– А „Вчера председатель ПЕН-клуба госпожа Момина выступила с разоблачением одного малоизвестного занзибарского писателя"?
– Ну… – Толька задумчиво покрутил у себя перед носом растопыренными пальцами. – Пожалуй…
Скотина!
– Вот видишь.
– Я исхожу из того, что в Занзибаре известных писателей нет, – пояснил свою позицию Евлахов. – А что это за госпожа Момина такая?
Кстати, именно Евлахов помог мне найти халтуру, благодаря которой я теперь свожу концы с концами.
Хотите узнать, чем я, грешный, зарабатываю себе на жизнь?
Не скажу.
А, впрочем, если вам интересно… Только Моминой не проболтайтесь:
Я пишу эротические романы под псевдонимом Гортензия Пучини.
Не приходилось читать?
Издательство „Роса".
Евлахов познакомил меня с будущим издателем. Это был огромный детина с лохматой бородой и руками скульптора. Он дал почитать мне текст трудового соглашения.
– Но ведь даже профессиональные машинистки получают больше, – возмутился я.
Это его ничуть не смутило.
– Так с тебя и спросу меньше, чем с машинистки. Никакого стиля не требуется. И литературного языка тоже. Всяких там прибамбасов: идеи, художественных средств. Побольше плоти и действия: одно большое влагалище, в которое ты окунаешь читателя на первой странице, а, выныривая, он уже видит слово: „Конец". Тебе даже позволительно делать опечатки – в отличие от машинисток. Только знай себе, гони объем.
Я потом набросился на Евлахова:
– Меня впутал в эту авантюру. Почему бы тебе самому не попробовать?
– Да я вроде, наоборот, как собака Павлова, сначала испытываю все на себе.
Выяснилось, что он тоже вкалывает на этой плантации: ваяет эротические романы под именем Грета Мерлоу.
Весь этот эротический бред величали в издательстве проектом. А само издательство – другими словами, литературный бордель „Роса" – находилось на Лермонтовской, в пяти минутах ходьбы от моего нынешнего дома.
Я поделился с Евлаховым своим наблюдением, что у издателя руки скульптора.
– А я думаю, что он просто заядлый онанист. И что он онанирует на мои романы. Я даже допускаю, что проект специально для того и был задуман.
– И после этого ты продолжаешь писать? – не без уважения спросил я его.
– Есть-то хоца.
– Ты же питаешься одним дерьмом. – Это было еще до того, как я взялся носить ему еду.
– Дерьмо тоже денег стоит.
Кстати, когда от него ушла жена, он признался мне, что тоже занялся онанизмом. И что теперь эта работа ему – в струю. Раньше мы писали по роману в месяц. Теперь он перешел на два. И эта макулатура, между прочим, замечательно выглядела полиграфически.
