— Не беспокойтесь, мистер Акерман, — уверил его дворецкий. — Джордж, он заработает свои санки. он не хочет чаевых, он хочет честно заработать.
Медленно и с чувством собственного достоинств; чернокожий робот-дворецкий удалился.
— Чертовски правдоподобно, — сказал Харви по еле короткого молчания.
— На самом деле, — согласился Джонас. Его передернуло: — Боже, подумать только, что оригинал уж добрую сотню лет как мертв. Трудно себе представить что мы на Марсе, даже не на Земле, в нашем собственном времени. Мне это не нравится — я люблю вещи, которые кажутся тем, что они есть на самом деле.
— Но ты же не против стереозаписи симфонии, которую слушаешь вечером у себя дома, — высказал Эрик неожиданно пришедшую ему в голову мысль.
— Нет, — ответил Джонас, — но это совершенно разные вещи.
— Да нет, — не согласился Эрик. — Нет больше оркестра, звук давно рассеялся и утих, концертный зал погружен в молчание; все что у тебя сеть — это двенадцать сот футов ленты, намагниченной определенным образом…, та же иллюзия, что и здесь. Только эта более закончена.
Поднимаясь по лестнице, он продолжал размышлять. Иллюзии постоянно живут рядом с нами. “Иллюзии вторглись в нашу жизнь уже тогда, когда первый бард пропел свою сагу о прошедших битвах. “Илиада” настолько же фальшива, как эти дети-роботы, меняющиеся марками на пороге. Люди всегда стремились удержать прошлое, сохранить его как можно отчетливее, и в этом чет ничего порочного. Без этого нет преемственности, есть только мгновение, А лишенное связи с прошлым мгновение, — настоящее — не имеет никакого смысла.
Может быть в этом причина моей неудачи в семейной жизни. Я не могу вспомнить наше совместное с Кэти прошлое; не могу восстановить в памяти дни, когда мы добровольно жили вместе… теперь мы вынуждены это делать.
И никто из нас не понимает этого. Никто не задастся вопросом о значении или причинах прошлых поступков, Будь у нас память получше, мы могли бы повернуть события в нечто новое, более соответствующее нашим желаниям. Возможно, все это просто первый звонок приближающейся во всем ее безобразии старости. И это в мои-то тридцать четыре!” Филис немного задержалась на лестнице, поджидая его. — Вы не хотите переспать со мной, доктор?
Вздрогнув от неожиданности, Эрик сжался. Вихрь самых разнообразных чувств захлестнул его. Тут было; и возбуждение, и надежда, и страх, почти ужас, и чувство вины, смешанное с симпатией, и он сказал:
— Ни у одного человека я не видел таких замечательных зубов, как у вас.
