22-го числа сэр Э. Грей прислал мне следующую телеграмму:
"Ваш поступок вполне заслуживает одобрения. Я благодарю ваше превосходительство за то, что вы столь быстро предприняли этот ответственный шаг". Я старался держать в совершенной тайне свою телеграмму к императору, но один из наших тюков с почтой, содержавший частное письмо от лорда Гардинга, в котором имелась ссылка на эту телеграмму, впоследствии попал в руки германцев. Не знаю, вследствие ли этого открытия или вследствие пожалования мне почетного гражданства г. Москвы, но именно около этого времени германцы сделали мне комплимент, возведя меня в звание "некоронованного короля России".
Именно назначение Штюрмера впервые внушило мне серьезные опасения за внутреннее положение России. В письме в министерство иностранных дел от 18 августа я говорил:
"Я никогда не могу надеяться на установление отношений доверия с человеком, на слово которого отнюдь нельзя положиться и единственной целью которого является преследование своих личных честолюбивых целей. Хотя личные интересы заставляют его продолжать иностранную политику своего предшественника, однако, судя по всем данным, он является германофилом в душе. К тому же, будучи отъявленным реакционером, он заодно с императрицей хочет сохранить самодержавие в неприкосновенности.
...Если император будет продолжать слушаться своих нынешних реакционных советчиков, то революция, боюсь, является неизбежной. Гражданскому населению надоела административная система, которая в столь богатой естественными ресурсами стране, как Россия, сделала затруднительным для населения вследствие своей некомпетентности и дурной организации добывание многих предметов первой необходимости даже по голодным ценам; с другой стороны, армия едва ли сможет забыть и простить все то, что она вытерпела по вине существующей администрации. Отставка Сазонова и назначение Штюрмера произвели огромное впечатление на страну и на армию".
Как реакционер с германофильскими симпатиями, Штюрмер никогда не сочувствовал идее союза с демократическими правительствами Запада, опасаясь, что он может стать каналом, по которому либеральные идеи будут проникать в Россию. Однако он был слишком хитер для того, чтобы защищать мысль о сепаратном мире с Германией. Такого совета, как он знал, никогда не снесли бы ни император, ни императрица, и он почти наверняка стоил бы ему портфеля. То же самое можно сказать о дворцовом коменданте генерале Воейкове, специальной обязанностью которого было наблюдение над необходимыми мерами к охране императора. Так как он находился в постоянных сношениях с его величеством, то императрица сделала его своим рупором, и в разговорах с императором он всегда выражал ее взгляды в отношении назначения министров и других вопросов внутренней политики. Но ни он, ни вообще германская клика при дворе никогда не рисковали говорить то, что могло вызвать неприязнь у их величеств. То, что они хотели бы сделать, если бы имели к этому возможность, это - работать в пользу наиболее благоприятных условий мира с Германией с целью восстановления возможно более дружественных отношений с этой страной. Были и другие, которые, подобно тестю Воейкова, графу Фредериксу, министру двора, и камергеру графу Бенкендорфу, брат которого был в течение столь продолжительного времени послом в Лондоне, не были германофилами.
