В глазах Грина существует связь между экзистенциальным мировым неблагополучием и косной, душевно глухой массой, по отношению к которой он так смущающе недобр. Безликость его страшит. Он ждет от нее всех зол. Вот и добродушный огородник Пек, надежный, как крепко пришитая пуговица, оказывается прохвостом. Стоило ему вслед за Нэфом ввязаться в чуждую его натуре игру с судьбой, чтобы на первом же крутом повороте сюжета маска слетела.
То же происходит с мнимым добряком Баркетом и его свежей, миленькой дочкой Мартой в «Дороге никуда», со служанкой Петронией из того же романа, «цветущей, рослой, олицетворением хозяйственности и здоровья». Давенант сделал для этих людей много хорошего, они же из корысти и трусости обрекают его на гибель. Простые люди. Не злодеи. Даже не циники. Ведь цинизм — какая ни на есть, но осознанная позиция. А им это ни к чему. В повседневном обиходе такие больше склонны к сентиментальности и ханжеству, но в ситуациях решительных действуют, не считаясь ни с чем, кроме собственного удобства и выгоды. Этот род имморализма не нуждается ни в свирепых теориях Блюма («Трагедия плоскогорья Суан»), ни в мрачном позерстве Энниока («Жизнь Гнора»). Он естествен, как бурчанье в животе.
Один из защитников Грина в советское время утверждал, что «в нем нет ничего от элиты, от аристократов духа», он желает земного рая «для всех, а не для избранных». Так приходилось писать тем, кто хотел спасти писателя от полного запрета. Но это неправда. Хотя бы потому, что в его книгах счастье («рай», «Несбывшееся») не бывает общим. Оно для каждого — другое, особенное. И никому не дается даром. А выиграть у судьбы способны немногие. И если возможно подобрать для них общее определение, то это именно аристократы духа. Не рода — таких проблем для Грина не существует, его герой может быть трактирщиком или графом, художником или бродягой, беглым солдатом или кабинетным ученым. Важно, что он «сокрушитель судьбы», подобно изобретателю и путешественнику Жилю Седиру из рассказа «Вокруг света», выигравшему небывалое пари.
Материальный результат его победы выразился в круглой сумме. Эти двести тысяч веселят читательское сердце не меньше, чем сказочные полцарства, достающиеся славному герою. Деньги часто фигурируют в книгах Грина в качестве важного обстоятельства, а порой и главной цели головоломных предприятий, на которые пускаются его персонажи. Критика советской поры старалась не замечать столь неприличной подробности. Но факт остается фактом: в представлении писателя желание разбогатеть принадлежит к разряду романтических побуждений.
