Отца и матери у Витюши не было, воспитывался он то на улице, то в детдоме, а рос так, как росли все «придорожные» пацаны, кому к началу восьмидесятых исполнилось по восемнадцать — двадцать лет.
Большой срок Витя получил за «чужое похмелье», и, поскольку доказать что-либо советскому суду тогда было невозможно, а обжаловать приговор в единственной высшей инстанции страны простым смертным вообще не имело смысла, он тихо и терпеливо нес свой крест, иногда молился Богу и выполнял норму на двести тридцать процентов. Он никому особенно не надоедал своим сумасшествием, вел себя достаточно скромно и всегда с какой-то безграничной, невероятно естественной радостью в глазах бросался выполнять любое поручение или просьбу любого человека в лагере. Причём делалось это им всегда бескорыстно и на все сто добросовестно.
«В кайф», — судачили зеки поначалу, еще не веря, что это надолго. Благодаря столь редкому как в лагере, так и на воле дару и качеству, Витюху знала в лицо вся зона. Можно сказать, почти каждый из двух с половиной тысяч заключенных по-своему чем-то «кнокал» тихого бедолагу, и, если под рукой не находилось нря-ника или сигаретки — Витюша много курил и обожал сигареты, — арестанты согревали его веселой шуткой или просто уважительным вниманием, что тоже особенно нравилось последнему.
В дни, когда на центральном плацу зоны вывешивали очередные списки на получение посылок и бандеролей, Витя одним из первых вырывался из своей «локалки», бежал к доске объявлений и по часу выстаивал подле неё, перечитывая одни и те же фамилии и инициалы счастливчиков.
Он беспрестанно и с чувством объяснял всем подходившим о почему-то не пришедшей еще посылке и сокрушенно, жалостливо, совсем уж заунывно и тоскливо разводил руками.
— Слушай!.. Уже два-а месяца нет посылки! — обращался он то к одному, то к другому зеку, внимательно вглядываясь в их лица своими полуазиатскими карими, беспокойными глазенками. — Может, потерялась, а? Два-а месяца! На почтах крадут, да! А у кого крадут? Там же адрес, а? Слушай!.. — приставал он к другим, быстро позабыв о прежних слушателях.
— А от кого ждёшь-то, Витюха? — смеясь, спрашивали у него любители приколоться, с ходу меняя выражение своего лица на серьёзное.
Витюша совсем не выносил издевательских и плоских шуточек, касающихся его посылки, и потому легко обижался и надолго запоминал физиономию шутника.
— От родственников, да, — твёрдо отвечал интересующимся Витя-детдомовец и сразу переходил на работу почтовых отделений, где, по его личному мнению, всё терялось и разворовывалось, за исключением посылок, принадлежавших самим почтарям.
