— Ну можно и так сказать: красивый брюнет и недомерок.
— Давайте вернемся к Ирен Морен, — встряла Лола. — Где она жила?
— На улице Жуве. Но она там только снимала квартиру. Я так и сказал полицейским.
— А где она похоронена?
— На кладбище в Жантийи.
*
— Думаешь, оно того стоит? Ну найдем мы могилу, и все наше расследование зароется в тупик.
— Можно зарыть могилу, а вот с тупиком придется повозиться. Я не больше твоего люблю кладбища, Ингрид. Но по любому следу нужно идти до конца.
— Смерть и есть конец всех концов.
— Как знать. «Мертвые невидимы, но они не отсутствуют», — говорил Блаженный Августин.
Американка пожала плечами и толкнула калитку, ведущую на кладбище. Она и нашла могилу. На плите из серого мрамора красовалась надпись «Ирен Морен-Арсено, 1934–1975» и фотография смеющейся брюнетки. Лола наклонилась, чтобы получше рассмотреть букет в черной вазе. Пионы оказались пластмассовыми. Ей вспомнились магнолии, о которых упомянули Ромен и Заза.
— Он, конечно, приходил сюда, — сказала Ингрид. — Иначе могила не была бы такой ухоженной. Но он уже не вернется, как по-твоему?
К ним приближался кладбищенский сторож. На вид лет шестидесяти, высохшее лицо, внушительный нос. Резиновые сапоги поскрипывали по гравию.
— Думаю, не вернется, — ответила Лола.
— Разве чтобы угодить в лапы к Саша.
— Вы ее родня? — сурово вопросил сторож.
— Почти, — ответила Лола. — Ее сын — наш друг.
— За все время он был первым, кто навестил Ирен. И тогда мне это совсем не понравилось.
— Почему же? — искренне удивилась Лола.
— Вы видели, какая Ирен милашка? Нам и без посетителей было неплохо. Но вдруг объявился этот рыжий верзила. Потом еще красивый брюнет. Я тогда и не распознал в нем легавого. А теперь и вы тут как тут. Прямо нашествие какое-то.
— Все ищут сына Ирен, — пояснила Лола.
— Я не сразу свыкся с тем, что у нее был сынишка. От ребятишек одно беспокойство. У меня их сроду не бывало. И я не жалею.
Присев на какую-то могилу, он извлек из кармана длинную белую расческу и начал причесываться.
— Рыжий здоровяк всегда приносил уродские букеты, — продолжал он. — Последний раз — из магнолий. Только они долго не простояли. Я всегда ставил пластмассовые цветы, и Ирен не жаловалась. Для сына он о ней маловато знал. Стоял здесь как истукан со своим веником, слезинки не проронил. Сыну ведь положено плакать? Сама-то она была хохотушкой. Глядя на нее, не захочешь распускать нюни.
— Спасибо за помощь, — сказала Лола, удаляясь.
