Кобра - Доминик Сильвен

Моим родителям - Монике и Жану Гийемо

Все были объяты страхом, и тогда

двенадцатая фея, которой еще предстояло

высказать свое пожелание, вышла вперед

и, не в силах расстроить злые чары, но

лишь смягчить их, сказала: «Принцесса не

умрет, а только заснет глубоким сном и

будет спать сто лет».

Шарль Перро

Текила… текила… текила…

Вы испытываете удовольствие, повторяя это слово. Оно звучит так приятно, вызывает в памяти столько образов. Всего три слога - и вы в Новом Свете, в Мексике. Вулканы, высокогорные плато, кукуруза, кофе, пальмы, мантильи, сомбреро, зычная медь духовых оркестров на фоне утопающих в цветах вилл и все такое. Ненавязчивая экзотика.

Текила… текила. Нет, это не то, совсем не то, в действительности это нечто гораздо более определенное.

Три слога - и вы в городе, о котором никто бы не знал, если б в один прекрасный день кому-то из его жителей не пришло в голову переработать плод агавы. С той поры этот самый плод сделался подарком, которого еще приходится дожидаться. Агава цветет один-единственный раз, и, живя под солнцем Текилы, нужно запастись безграничным терпением. Вегетация может длиться десять, двадцать, тридцать лет, и вдруг стебель взмывает на высоту десять метров, а то и выше. Едва появившись на свет, цветок становится деревом. Вот тут-то терпение и вознаграждается, - не зря ведь слово «агава» произошло от греческого agaue, что означает «восхитительная». Текила и в самом деле восхитительный напиток. Янтарный, стекающий по стеклу словно драгоценное масло, и пахнет так, как может пахнуть водка: старой бочкой, пересохшей землей, ржавым железом, завядшим картофелем, нежным цветком, благородным плодом. С первого же глотка его вкус, такой же теплый, как и цвет, согревает вам душу.

Парадокс жестокий, но не лишенный поэтичности: у меня созрела мысль убить Поля с помощью именно этого напитка. Разумеется, добавив в самый последний момент алкалоид, полученный из семян рвотного орешника. Nux vomica. Поль не ощутил горечь стрихнина, заглушенную запахом бочки, пересохшей земли, ржавого железа, старой картошки, не знаю чего еще заглушил горечь стрихнина. А ведь мог бы, болван, почувствовать, в конце-то концов. Все-таки в прошлом научный сотрудник Института Пастера, разве не так? Стоит, правда, уточнить, что моей отдельной заботой было предварительно угостить его засахаренными кумкуатами.

Итак, Поль ничегошеньки не заподозрил. Зато он ощутил боль. Жуткую, невыносимую. Тысяча смертей в одной. Сравнений тут можно подобрать предостаточно. Напалмовая бомбардировка ограниченного пространства сосудов и слизистой. Цунами, разбушевавшееся в пределах беззащитного человеческого тела. Оно, это тело, корчится, узлом завязывается в усиливающихся судорогах. Нелепо выгибается, принимая вид какой-то жалкой живой арки. Когда мышцы в конце концов начинают отделяться от связок и сухожилий, страдания становятся совершенно невообразимыми, даже снятие кожи заживо ничто в сравнении с ними. И при этом вы не теряете рассудка. Голова остается ясной. Вы осознаете, что уходите из жизни. Чудовищно!