Сеня был заботливым, безотказным «профессором» — и минут за двадцать на его кухне выполнялись все мои домашние задания. Попутно он втолковывал мне в голову то же самое, что втолковывала и она, но щербинка с ложбинкой не отвлекали меня. От его лица я не терял сознания, а от его плеча не сходил с ума… Потом Виолетта Григорьевна с удивлением обнаруживала, что я «отыскиваю для решения задач неисхоженные дороги». Она не понимала, зачем я «скрывал свои математические способности». Я отвечал, что мои «способности» раскрываются, когда я остаюсь с ними наедине, а в чьем-либо присутствии — например, в классе — они меня покидают. Слово «наедине» буквально преследовало меня.
— Стеснительный ты! — игриво сделала вывод Виолетта Григорьевна.
И я тешил себя предположением, что она со мною кокетничает…
О моих затаившихся способностях она сообщила и маме, когда та возвращалась с работы ровно к семи, надеясь, что Виолетта Григорьевна с нами поужинает. Но ужины, как и предвидел отец, она отвергала.
— Не снисходит? — спрашивал отец, возвращаясь поздней, чтоб не сталкиваться с математичкой. — Гордая! Не выношу, когда особость свою демонстрируют. Цену себе…
Предвидя слово «набивают», мама закашлялась.
Отец называл себя «человеком азартным». Но играть в свои азартные покер и преферанс он уходил к приятелям с фирмы:
— Дома в скверные игры я не играю. Если бы в шахматы…
Родители мои были вызывающе разными… Мама преклонялась перед отцом за силу и твердость, а отец перед мамой — за тонкость и мягкость. Каждый из них обожал другого за то, чего не было в нем самом.
Что Виолетта Григорьевна скажет отцу о наших с ней дальнейших занятиях «наедине»? Услышать мнение обо мне из ее собственных уст — это было для меня, как говорят, делом жизни. «А если она и сегодня аттестует меня так, что отец танком двинется защищать? Тогда надо будет кинуться наперерез. А если ему опять привидятся ехидство, неискренность?» Одним словом, ждать, хоть на время оставаться в неведении было невыносимо.
«Они начнут объясняться в столовой… А я бесшумно открою входную дверь, проникну — тоже бесшумно! — в свою комнату, приникну к дверной щели и услышу… Услышу не все, не с первых, к сожалению, фраз (иначе меня заметят!). Но хоть что-нибудь я узнаю». Таким был в тот день мой тактический замысел. Стратегический же по-прежнему основывался на том, что я был моложе Виолетты Григорьевны лет на пятнадцать, а это являлось для многих женщин значительным мужским преимуществом. Жаль, что его нельзя было использовать, учась в седьмом классе… Стратегический план выглядел, вероятно, безумным. Но безумной была и моя любовь!
