«А теперь бы смогла?» — попытался выяснить его взгляд: потерю уважения он бы еще перенес, но утерю любви…
Она оставила его смятенный вопрос без ответа.
— Однако ревность твоя не нуждалась в «смирительной рубашке», а сама смирялась, когда члены жюри международных конкурсов, на которых ты выступал, сыпали мне комплименты. Разве ты не замечал, что они иногда вслушивались (и всматривались!) в аккомпанемент пристальней, чем в твою скрипку?
Он замечал… но терпел.
— Значит, премия была все же весомее и сильнее сомнений, страданий? И да простится громкая фраза, была значительнее любви?
— Выше любви для меня ничего не существовало! Я и премий-то жаждал, чтобы ты мною…
— Я и восторгалась. Все в той же горячке.
«А сейчас, вот сейчас… горячки уже нет?» — вопрошали его глаза.
— Ты меня хоть немного, хоть сколько-нибудь….
Он уже не понимал, что «хоть сколько-нибудь» не бывает. А она не желала расшифровывать для себя его молящие вопросы и взгляды.
— Ты называла себя не сопровождением, а моей соратницей…
— Быть соратницей — это значит пребывать в одной «рати». Но рать бездарных прислужников, всегда готовых тебя же предать, мне опостылела. Один из них с любопытством сюда заглядывает.
«И я опостылел?»
Она и этого безмолвного вопроса не угадала.
— На банкете, «средь шумного бала», попрошу, чтобы концертные боссы сами разыскали Леву. Попрошу, пользуясь не твоими достоинствами, а его… — Помолчав, безжалостно добавила: — И своими!
Вера подошла к зеркалу.
— Что же теперь будет? — еле слышно проговорил он.
— Что? А все будет так же… На афишах написано: «Вера Буянова — аккомпанемент». Ведь не пишут же — «влюбленный аккомпанемент»?
1994 г.
ТРИ МУШКЕТЕРА В ОДНОМ КУПЕ
В черном репродукторе на столбе, обклеенном объявлениями, что-то захрипело, заурчало, медленно заворочалось, и, хотя никто не расслышал ни одного слова, все сразу поняли: начинается посадка! Я с трудом оторвала от пола два своих тяжеленных чемодана, и в голову мне пришла неожиданная мысль: «А мама, пожалуй, права: пора выходить замуж!..»
Хрипение в репродукторе подействовало на всех, как свисток судьи на старте, и началось своеобразное спортивное состязание: бег и быстрая ходьба с чемоданами и узлами. Все устремились к вагонам, стараясь обогнать друг друга, хотя до отхода поезда было еще целых полчаса. Мой третий вагон находился, как говорят железнодорожники, в голове состава. И, добираясь от хвоста к этой самой голове, я несколько раз опускала свои чемоданы, набитые книгами, на деревянную платформу, отдыхала и думала: «Да, знания и мудрость человеческая кое-что весят!»
