Теперь от него зависело все.
— Я уверена, я не сомневаюсь… У вас получится! По-другому не может быть. Господь не допустит, чтобы случилось иначе…
Он источал надежность, которая не позволяла сойти с ума: был не слишком молод (откуда бы тогда взялся опыт?) и не стар (откуда бы тогда взялись силы и смелость?). Происходил из Питера, где остались еще два самых дорогих и надежных для меня человека — уже не на земле, а в земле: мама, отец… Которые, я чувствовала, протягивали навстречу мне руки. Как протягивали их в ту пору, когда я аляповато, неуверенными, но предпочитающими бег ногами устремлялась в объятия к ним обоим. Младенцам легче бегать, чем ходить: бег не требует обстоятельности. И взрослым тоже, в иносказательном смысле, на бегу иногда легче: многое не замечаешь и о многом не задумываешься. Порой мучительней всего твердо стоять на одном месте, как я стояла перед консилиумом, боясь пошатнуться и рухнуть.
У хирурга был не сочувствующий — сочувствие мне помочь уже не могло! — а упрямый, не допускающий поражений и промахов взгляд. Находиться с ним рядом было избавлением от боли, выносить которую становилось немыслимо. Он был наркозом, под милосердным воздействием которого было спасительно пребывать… пока не очнется от наркоза моя дочь. Неужели когда-то меня волновали адвокатские истории, личные материальные сложности и конфликты государственного масштаба? Да и вообще что бы то ни было?..
— Профессор… Ну как?
— Пройдем ко мне в кабинет.
— Зачем? — испуганно пробормотал мой язык. Ноги отнялись.
— Я дам… успокоительное.
— Успокоиться? Значит…
— Ни на войне, ни в хирургическом отделении не следует предпринимать чересчур рискованных операций! Я же предупреждал. Хоть там упорно стараются риск оправдать. Да, откровенно говоря, и выхода не было. Так что… — Он помолчал. — Дай Бог, чтобы у них получилось. — Последнюю фразу профессор произнес полушепотом — и я с трудом расшифровала, восстановила ее.
Но за «дай Бог» ухватилась. Память ухватилась и за те две операции, которые «были предельно сложны», но удались.
«И третья удастся. Три всегда было для меня самым счастливым числом!» Я верила, что и оно принесет избавление…
Он вышел из операционного отделения не с опущенной, а словно бы упавшей на грудь головой.
— Что? Что-о?! Все плохо?..
Он очнулся:
— Почему плохо? Я просто очень устал.
2000 г.
