Профессор взглянул на меня с удивлением. Других его эмоций я в том разговоре не обнаружила.
— Сердце — орган не дублируемый. И взять его у живого донора медицинская этика не позволяет, — бесстрастно, как студентке на лекции, растолковал мне репатриант из Лондона. — Однако здесь, на новом для меня месте, оказался хирург, который смело готов оперировать вашу дочь. Кстати, он работал в детской больнице… мне, к сожалению, неизвестной.
Таким образом он дал понять, что та больница располагалась не в Лондоне и не в Ливерпуле.
— Где он? — проговорила я.
— За этим столом… Я бы, нарушая свои привычки и правила, согласился присутствовать при его полуэксперименте. И не счел бы для себя оскорбительным консультировать… — Профессор разогнулся, оперся на спинку кресла и добавил: — Тем более, что хочу узнать своих коллег «в деле».
Я поняла, что само «светило» ни ошибаться, ни рисковать не имеет права. Он думал о полуэксперименте, о том, что хочет познать коллег. А о моей дочери?..
Отныне на всей земле для меня существовали только два человека: моя дочь Рашель и тот хирург.
— Учтите, я, как вы уже слышали, не из Англии. И не из Америки… Я всего лишь из Питера.
— Мы тоже из Питера. Из Санкт-Петербурга… Из Ленинграда. Хоть Рашель родилась уже тут, на Обетованной земле.
Непроизвольно я намекнула, что обетованность обязана себя проявить и на этот раз.
— Вы назвали дочь на французский манер — Рашелью, а не Рахелью. Так, может, надежней врач из Парижа?
— Что вы? Что вы?! Только из Питера…
— И еще хочу предупредить… Вначале меня подозревали в том, что свой медицинский диплом я купил. Не заслужил, а приобрел… Глубокие были сомнения и разбирательства! Так что подумайте: разумно ли мне довериться?
— Как можно не довериться вам?!
Я пыталась душевно, по-родственному сблизиться с ним, чтобы он отнесся к моей дочери… как к дочери. И спросила:
— А где вы в Питере жили?
— На Васильевском острове.
— И я на Васильевском! Такие совпадения случайными быть не могут.
Обычно я избегала употреблять знаменитые, но уже зацитированные, затертые строки. Но все же сказала:
— Помните, у Иосифа Бродского?..
Ни земли, ни погоста
Не хочу выбирать.
На Васильевский остров
Я приду умирать…
Упомянула о смерти — и содрогнулась.
— Ну, мы в медицинском институте это четверостишие подредактировали:
Я могилу заочно
Не хочу выбирать,
Но в больницу я точно
Не приду умирать.
Потому что в больнице следует исцеляться, а не отдавать концы! — В отличие от профессора, он умел шутить, взбадривать. — Но не думайте, — продолжал он, — что в операционной я буду один. Медицина — это ведь в значительной степени еврейское призвание. И со мной будут здешние мастера экстра-класса. — О том, что там будет присутствовать и профессор, он не упомянул. — Не сочтите это нескромностью, но подобные операции мне удавались. Две из них были предельно сложными. Готов взяться за третью. Дать полную гарантию самонадеянно. Но что от меня зависит…
