Я молчал. Невеселое это зрелище – огромный напористый мужик, толстый и лысый, зашедшийся в приступе наивного идеализма…
Но Микеле все понял без слов.
- Думаешь, я – идиот, да? Думаешь, вижу… Ну, идиот!!.. Сегодня любой честный человек в Украине – идиот!!.. Я не шучу, так и есть!.. Мы идиоты, а они – подонки!.. Но таких идиотов, как я – полстраны! Вот они за меня и проголосуют!.. А даже если нет, то я этим ублюдкам во время предвыборки устрою веселую жизнь!!.. Мало не покажется!
- А не боишься? - я смотрел ему прямо в глаза. – Серьезно? Ведь, если пролетишь, они тебя общими усилиями грохнут!.. Ты же при Кучме уже сидел, кажется? Да и потерял все, говорят… А теперь остатки отберут! Матрасный заводик, кофейню эту, не знаю, чего ты там еще спрятать успел… Правда, не страшно?..
Пауза тянулась долго. Пока не прозвучал притворно-робкий голос ангела.
- Извините, а можно мне…ну, еще…
Тарелка перед ним была не просто пуста, а, по-моему, даже плебейски вылизана.
- Что? – не сразу понял Броский. – А, да ради Бога, конечно… Андрей, обслужи человека, пожалуйста…
Ю, вскочив, поспешил к стойке, а я вдруг понял, что сейчас услышу что-то очень важное. Я умею чувствовать такие вещи.
- Знаешь, Юрок… - тихо и хрипловато произнес Микеле, перегнувшись через стол. – Я тебе одну историю расскажу. По секрету… Он поднял глаза, убедился, что нас никто не слышит, и снова заговорил:
– Когда мне было 14 лет, я вечером шел с девочкой по Лесному массиву…
Голос его зазвучал еще глуше. Он говорил словно через силу, покраснел, и даже пухлое лицо его сейчас казалось худым и мужественным…
- Так вот… К нам подошла толпа хулиганов – таких же малолеток, как мы сами – и сказали мне… ну типа: «Дай двадцать копеек», так тогда все хулиганы говорили…
Он замолк, но тут же заговорил снова:
– И я… в общем я дал им денег… Я испугался очень…
Он снова замолчал, и я заметил, что его пухлые пальцы, теребившие уголок газеты, теперь до посинения сжаты в кулак.
- Так знаешь, мне до сих пор стыдно. Каждый день, каждую минуту… Хочется вернуться туда до крика! Чтобы избили, убили, что угодно!.. Лишь бы не вспоминать… Только не смейся!..
Я и не думал смеяться, мне не было смешно.
- Так вот, – выпрямляясь с чувством странного облегчения, проговорил Микеле Броский. – С тех пор я ничего не боюсь. Вообще ничего и никогда. Ни смерти, ни тюрьмы, ни бедности, ничего… Поэтому они просто не могут меня напугать…
Он замолчал. Стало слышно, как за окном, у крыльца диско-бара, сигналит машина и громко смеются девушки. Я снова хотел закурить, но не стал.
