— В своём ли она уме? — встревожились аильчане. — Бугай лютый. Как бы не стряслось беды…
— Джигиты, кто смел, бегите на помощь. А то поздно будет…
Бугай вес же не выдержал, отступил и рысцой побежал к реке. Девчонка догнала его, ухватилась левой рукой за хвост и продолжала хлестать плеткой.
— Не трогай мельницу! Не трогай мельницу!
Бугай бросился в реку, в быстрый поток, выбрался, мокрый и лоснящийся, на галечный остров, встряхнулся — во вес стороны полетели брызги, — шумно втянул ноздрями воздух и скосил глаза на свою противницу, словно пригрозил: «Ну, погоди!..»
Девчонка захохотала, откидываясь в седле, как бывалый всадник, похлопала ладонью кобылку по выгнутой горячей шее и снова пустила её наметом — по лесной поляне, среди тополей, кустов облепихи и боярышника.
— Торе! Крепче держи повод!
Это закричал мельник. Он тоже стоял среди аильчан, наблюдая за дочерью; сорвал с головы облезлый малахай и помахал. Услышала она окрик отца или не услышала, но натянула поводья, посмотрела в сторону холма, щёлкнула плетью, словно нарочно демонстрируя свою лихость, и скрылась за тугаем.
Вдруг она вынырнула из-за пригорка красным тюльпаном…
— Загонит она лошадь! Как ей не жалко!.. Вы бы хоть одернули дочь… — сказала одна женщина, обращаясь к мельнику.
— Ничего. Пусть резвится. Крепче будет, — твёрдо сказал старый мельник и пошёл с холма к своему дому.
Девчонка подскакала к отцу, осадила кобылку; её глаза сияли, как мокрые от дождя сизые сливинки.
— Дочка, поставь кобылу на выстойку, — сказал мельник.
— Нет! Зачем ей выстойка? Немного погоняла…
Это даже хорошо. — Она снова похлопала кобылку по влажной шее. — У неё вышел весь пот.
Мельник промолчал.
— Ата (Ата — отец), я попасу её ночью… Там… Ладно?
— Как хочешь, дочь моя.
Если бы их услышали аильчане, они бы догадались, о чём говорила дочь мельника. Она говорила о запретном пастбище, находившемся в местечке Кара-Таш — Чёрный камень. Там росли высокие, сочные травы. Люди, у кого были свои дойные кобылы, пасли их там тайно, только ночью. В таких местах в лунную ночь двойная благодать — и скот насытится и душа отдохнет.
Торе всю ночь пробыла на пастбище; с ней в ночном были и другие ребята. Домой она вернулась на рассвете. Мать спала во дворе под навесом. Торе разбудила её и сказала с укоризной:
— Кто же спит до таких пор!..
Мать сладко зевнула, встала, помыла руки и пошла доить кобылу, у которой за ночь вымя разбухло, как большой резиновый мяч. В стороне арыка гудела мельница; по её шуму Торе поняла, что отец уже там. По-мальчишески расторопная, она нашла лепёшку, в большую пиалу налила кумыса и, как человек, готовящийся к спешному делу, быстро — большими кусками — съела лепёшку, одним духом опорожнила пиалу.
