«Его самого за это по головке не погладят», — думал Углов, вспоминая все те слова, которые говорили недавно Мишину на партийном собрании о его резкости и чрезмерной суровости к подчинённым.
Все замолчали. И так же молча, подчеркнуто молча и энергично, подошли и миновали место, где стояла машина; за ветровым стеклом рядом с шофёром в редких вспышках сигарет было видно лицо комбата.
Мишин испытывал сейчас некоторую неловкость перед Угловым за то, что поднял его взвод по тревоге: завтра в полку пойдут разговоры, Углова будут вызывать к начальству — и все из-зэ того, что Мишину показалось, будто солдат, мелькнувший впереди него на ночной улице, — Панкратов. Ему представились мысли Углова и солдат, идущих одинокой цепочкой по снежному полю; они могли только ругать его и думать, что старый холостяк бесится от одиночества. Сейчас погоня за солдатом казалась ему глупой. Он почувствовал, что сам себе испортил вечер. Но тогда — в первую минуту, только увидев знакомую фигуру, — Мишин мгновенно и ясно вспомнил страшный случай десятилетней давности: двое солдат его роты ушли на ночь в деревню, где в пятое послевоенное лето справляли пьяно и горько яблочный спас, и один из солдат был там убит под утро, — из ревности ли, из пьяного ли озорства его полоснули ржавым серпом по горлу.
Мать солдата, приехав на похороны, кричала Мишину — тогда ещё ротному командиру: «Убийца!»
А он командовал ротой всего вторую неделю…
Дверца машины распахнулась; подполковник Мишин крикнул вслед взводу:
— Командир взвода связи! Ко мне!
Углов резко, одним переносом лыж, развернулся и подъехал к машине.
Взвод остановился. Солдаты, воткнув впереди себя лыжные палки, наклонились, опираясь на них.
— Взвод, стой, — тихо сказал Иванов уже после того, как Маков, шедший впереди, и за ним весь взвод остановились.
— Дерьмо ты, Васька — сказал негромко Золотов.
— А чего? — задиристо спросил Панкратов; он чувствовал за собой мальчишескую правоту лихого и ловкого человека.
— А ни хрена… Ты удовольствие справляешь, а Углова по твоей милости долбать теперь будут…
— Так Мишин точно не знает; я, не я… Известно, дядя Федя…
Был слышен ровный гуд проводов, по-зимнему туго натянутых между чёрными, на четверть просмоленными столбами, с белыми птичками изоляторов на перекладинах,
Ананьев снял ушанку прислушиваясь к разговору у машины.
— Назад вроде вертать хочет, — сказал он.
— Шапку надеть, простынешь. — сказал Иванов,
— Благодарю, товарищ подполковник, я со взводом, — услышали все голос Углова и увидели, как он, козырнув, пошёл не спеша назад.
