Он сказал:
– Я думал, только сумасшедший мне поверит.
Я молчал, чувствуя, что краска заливает мне шею, щеки, виски. Потом с трудом выговорил, потому что молчание уже было просто невыносимым:
– Это был просто нервный срыв…
– Ах, вот оно что… – Он неловко покрутил головой. – Это вы потому бросили институт?
– Да, – сказал я, – да, отчасти. У нас был студенческий кружок, и они…
– А! – Он понял. Люди его возраста такие вещи понимали быстро.
– Так вы попробуете?
– Ну что же я могу сделать? – Он снял очки и как все близорукие люди сразу приобрел беспомощный вид. – Ведь даже если что-то и меняется, то трудно предугадать, как и что именно! Кстати, теоретически уже должны быть какие-то изменения, разве нет? Если «Юный Вертер» и Наташа с Соней…
Буфетчица подошла к нашему столику, и я заказал еще «Жигулевского».
– Вроде никаких. Но я все равно завтра что-нибудь вам подберу… такое… Просто, чтобы… ну, проверить, а вдруг? Понимаете?
– Да, – вздохнул он, – понимаю. Только завтра я не могу. Работа.
– Ну после работы? На этом самом месте.
Он надел очки, опять снял их, протер, снова надел.
– На этом самом месте, – сказал он. – Хорошо.
* * *
– И оказалось, что это та самая бабка, которую я обложила в трамвае, прикинь? – Оказывается, она тем временем что-то рассказывала, оживленно размахивая свободной рукой. – И она нам все баллы скостила… Ты что, не слушаешь?
Винный отдел в продуктовом еще не успел закрыться, и мы купили пыльную бутылку шампанского «Юбилейное». На берегу уже никого не было; мы устроились под скалой, похожей на спящего тюленя. Шампанское показалось мне совсем невкусным, я подумал, что представлял себе все как-то иначе.
– Почему, слушаю. Вам дали третье место.
– Ну, да, из-за той заразы. Ну откуда я знала, что она член комиссии?
Тем временем она взяла мою руку и положила ее себе… ну, в общем, на ней даже не было трусиков.
Я подумал – какого черта, она сама хочет! И тут луч света ударил мне по глазам.
– Оп-па! – сказала Лиля.
Камни на песке отбрасывали синие движущиеся тени, и среди этих теней стояли две фигуры с автоматами.
– И что это мы делаем в пограничной зоне после десяти вечера? – лениво спросил один.
– Понятно, что, – сказала Лиля и одернула платье.
– Тоже мне, нашли место, – кисло сказал пограничник. – Ну пошли, что ли?
– Мы ничего не нарушали, сержант, – оправдывался я, – мы только…
Пограничник тем временем разглядывал мой паспорт.
– Караванов Альберт Викторович, – сказал он, – понятно. А вам известно, что пребывание после десяти в пограничной зоне карается пятнадцатью сутками исправительно-трудовых работ?
