Когда я вышел из школы, то увидел, что она стоит у калитки с таким видом, что мне захотелось пройти мимо нее церемониальным маршем. Я подтянулся, но не успел сделать и двух шагов, как она остановила меня.
— Я одна боюсь идти.
Никогда раньше не слыхал, чтобы она чего-нибудь боялась.
— Проводить?
Не отвечая, она пошла, уверенная, что я последую за ней. Так мы прошли: она впереди, я следом — через школьный и интернатский двор, и свернули в темную, как коридор, аллею, полосатую от пересекавших ее желтых дорожек света, падавшего из многочисленных окон. Как всегда после дикого бурана, стояла усталая тишина, и даже снег, который недавно еще, злобно завывая, сбивал с ног, сейчас лежал тихий и покорный. Его хотелось погладить, как котенка.
Соня остановилась и, когда я поравнялся с ней, взяла меня под руку. Вот бы посмотрели ребята… Я притих, как снег после бурана. Она спросила:
— Злишься? Ладно, ничего не говори, все равно не сознаешься.
— Почему же?
— Наверное, ты и в самом деле себе на уме.
— За последние дни я только это и слышу.
— А что, неправда?
— Тебе виднее.
Так мы шли по тесной тропке, только что протоптанной в свежем снегу и перекидывались репликами, в которых было больше разыгравшегося самолюбия, чем смысла. Вдруг она спросила:
— Почему ты сегодня не поцеловал меня? В школе.
Смущенный не столько самим вопросом, сколько тоном, каким он был задан, я растерялся, будто я и в самом деле обидел ее ни за что.
— Ну вот почему? — допытывалась она. — Темно и никого не было…
— Не знаю. И не подумал даже.
— А ты всегда все обдумываешь? И, может быть, даже советуешься с кем-нибудь? А?
Она совсем повисла на моей руке.
— Интересно, с кем же это?
— Сам с собой.
— О господи! У меня бабушка разговаривает сама с собой. Ну так ей почти сто лет.
— При чем тут господи?
Соня притихла и отпустила мою руку.
— Ни при чем, конечно. Привычка. Слушай: почему человек так не похож сам на себя?
— Как это сам на себя не похож? А на кого же?
— Ну как ты не понимаешь… Все думают про него, что он такой, а на самом деле — другой.
— Бывает, конечно, — согласился я, — только редко.
— Что ты, очень часто. Почти всегда.
— А ты тоже, скажешь, такая же?
Она опустила голову.
— Может быть, я больше всех.
Что-то она сегодня притихла? Разыгрывает двойственную, сложную натуру, а сама прозрачна, как стеклышко. Дома ее, наверное, балуют, а в школе и в ячейке она сама балует себя, и мы все помогаем ей в этом, а потом втихомолку поглаживаем синяки и ссадины, которые с веселой беспощадностью она наносит нам.
