— Витик!
— Котя!
* * *
Александр Васильевич Макаров, узнав обо всем случившемся с Котей, строго-настрого приказал всем мальчикам не оставлять его одного. Добрый директор пансиона боялся, чтобы снова не появился Михей и не утащил, чего доброго, Котю.
Маленькие пансионеры с удовольствием исполнили это желание своего директора. «Сторожить» Котю являлось очень приятною обязанностью для них всех. Котю любили все, за исключением Гоги и Никса. Но с ними не очень-то считались. Помня их предательский поступок, пансионеры по-прежнему чуждались и сторонились обоих мальчиков. Каждый знал отлично, что если бы не они, Михей ни за что не догадался бы, где находится его приемыш.
Итак, за Котей следили, не оставляя его ни на минуту одного. Боялись Михея и говорили о нем постоянно. Михей являлся каким-то сказочным чудовищем, которое могло появиться внезапно и украсть прекрасного принца. Поэтому «рыцари» решили сторожить своего принца. Днем всегда кто-нибудь ходил по пятам его, а ночью в спальню брали Кудлашку, чтобы она лаем успела возвестить о приближающейся опасности.
Прошла неделя, а Михей не появлялся. Мало-помалу о нем стали забывать. К тому же время каникул прошло, и с 16 августа начались уроки у пансионеров. На этот год класс пансионеров увеличился двумя новыми учениками: Греня и Котя стали заниматься вместе с прочими детьми. Сам Александр Васильевич давал урок мальчикам. Из соседнего села два раза в неделю приезжал священник учить их закону Божию, а Кар-Кар и Жираф обучали их языкам.
Котя, выучившийся с Макакою за лето грамоте, мог тоже сидеть в классе вместе с прочими и учиться всему тому, чему учили его маленьких друзей. Даже по-французски и по-немецки ему велено было заниматься заодно с остальными, потому что мальчик оказывал ко всему удивительные способности.
— Совсем особенный он какой-то! — говорил про него Александр Васильевич, указывая своим помощникам на красивую белокурую головенку недавнего деревенского пастушка, прилежно склонившуюся над книгой.
Действительно, Котя был особенный мальчик, потому что способности у него были удивительные. Он запоминал все свободно и легко. Науки давались ему просто, без усилий. За два месяца он отучился постепенно и от своих деревенских выражений. Он не говорил теперь ни «ладно», ни «эвона» и ничем не отличался от своих товарищей.
Загар постепенно сходил с его лица. Простая, но изящная курточка куда более подходила к нему, нежели деревенская рубашка и кафтан. Теперь, тщательно одетый, умытый и причесанный, он выглядел настоящим красавцем.
