Я много читала тогда католических книг, книг про католичество. Эти же ксендзы мне их и давали. Некоторые духовные проблемы, которые у меня были в Москве, с их помощью разрешились. Так что сломя голову лететь к Добровольскису за утешением и наставничеством у меня просто не было причин. Я даже не помню точно – в каком годуя в первый раз к нему отправилась. В середине 1960-х, не раньше.
Хотя потребность в духовном наставнике у меня, безусловно, была. Не просто в исповеднике – на это хватало старых вильнюсских ксендзов – а именно в наставнике. И в конце концов я поехала…
–А где он точно находился? Далеко надо было до бираться?
–Маленькое, всего несколько домов, местечко. Называется – Пабяржяй. В трех километрах от проезжей дороги и в двадцати пяти километрах от городка Кедайняй. Он там был настоятелем храма и единственным священником.
–Деревенский священник в Богом забытой дерев не. .. Как и когда к нему стал возникать интерес у широкой публики? Вот, Вы сказали, что его знала вся Литва. Почему он, так сказать, «просиял»?
–Во-первых, не такое уж оно и забытое. Это место -одно из средоточий польского восстания 1963 года.
А почему просиял, причем я считаю – без всяких кавычек… Знаете, «не может укрыться город, стоящий на верху горы». Литва тогда просто искала очень духовного человека, в нем была потребность.
Помню, мне молочник, простая душа, сказал: «Что наши ксендзы! Я в костел-то и не хожу, но у нас есть Добровольские!»
То есть, он в народном сознании считался носителем чистейшей францисканской – бескорыстной и бессребренической – духовности.
Такой литовский оптинский старец?
Ну, что-то вроде.
–А первую встречу Вы помните?
В деталях нет. Но я думаю, он – как всегда и ко всем – выбежал навстречу и что-то приветственно закричал. У него был довольно высокий голос. Выбежал из дома, или из храма, или из кузницы, где он ковал эти свои «солнышки».
Какие «солнышки»?
Это такое литовское языческое украшение: круг, а из него исходят лучи. Но в середину вписан крест. Патер ковал их из медных и латунных кастрюль, которые ему свозили со всей Литвы.
Это был способ заработка?
Это был способ аскезы. Он их раздаривал большей частью. Хотя в доме на серо-бежевой бревенчатой стене всегда висело несколько штук. Очень красиво.
Он был не чужд эстетизму?
В высшей степени не чужд. В доме все было очень, как сейчас сказали бы, стильно. Было много потрясающей красоты старых священнических риз («орнаты» они называются у католиков). Ему со всей Литвы передавали эти ризы, часто совсем ветхие. Он их спасал, чинил. И потом все это висело у него.
