Сравнительно недавнее прошлое Италии и Испании очень в этом помогло. Снова и снова я расписывала жизнь при Муссолини (это – одно) и жизнь при Франко (все-таки -другое). Общее у них, как у всех правых утопий, мы с Аверинцевым еще в начале 1970-х назвали «эффектом Хосе Антонио». Основатель Фаланги, сын Мигеля Примо де Риверы, был, в отличие от своего отца, не солдафонистым и весьма относительным диктатором, а утопистом самого рыцарского рода. Как только начался мятеж, его расстреляли красные, в pendant к «левому» Лорке, которого расстреляли белые. Словом, даровитые и романтичные утописты погибли сразу, а замысел Хосе Антонио воплотился в строе, который называли «раем для парикмахера», видимо, имея в виду неприятного мещанина с заметным фарисейским уклоном. Бог все-таки миловал страну, о которой в начале 1930-х, при зверствах Народного фронта, кто-то писал:
Soer Espagne, sainte Espagne, tu as choisie…
Вторую строку не помню, но кончается она так:
…et pas une aposthasie[ 71 ].
Другими словами, священники и монахи, которых убивали и мучили, ни разу не отступились от веры.
Да, Он ее миловал, уже в 1947 году Франко назвал себя регентом и признал своим преемником Хуана Карлоса, внука Альфонса XIII, которого вынудил бежать все тот же Народный фронт. Король принял власть мирно, после смерти Франко в 1975 году, без трагедий и фарсов, сопровождавших крах Муссолини. Однако испанцы облегченно вздохнули, и не только от тяги к вседозволенности. Это я знаю из первых рук, из разговоров с жителями Гранады.
Но мы знаем и то, что прямое мученичество, то есть свидетельство, неожиданно гаснет с прекращением гонений. Так было и после Миланского эдикта, и после «тысячелетия» – 1988 года. Повторю: corruption optimo pessima – искаженное христианство – исключительно противно.
Что ж, Сладкявичюс был прав. Мы, как всегда бывает, дождались исполнения желаний, да еще в смягченном виде. При авторитаризме пристойная жизнь стоит не головы, а голоса. Теперь и этого нет, буквально каждый может писать и говорить. Да, официальной карьеры он не сделает, но кому она нужна?
Остается, поражаясь милости Божьей, поблагодарить Его, не забыть.
Напомню, что архиепископ (позже – кардинал) Сладкявичюс спокойно сказал в октябре 1983 года, что «это» вот-вот кончится. Его друг, отец Станислав, восклицал по поводу «этого»: «Какая демонизация, ах, какая демонизация!». После поездки к владыке Ви-кентию, а если хотите – монсиньору Винцентасу, я посмела мечтать о сравнительно сносной жизни. Дальше франкистской Испании, которую я знала хорошо, мои мечты не заходили. Сидя на кухне с отцом Домиником или молодыми литовскими диссидентами, я расписывала им радости авторитарного режима.
