Люди, звери и зоологи (Записки на полях дневника) | страница 8

Не доходя два-три поворота до избушки на Осевице, это примерно полдороги до Усть-Кондаса, реку пересек совсем свежий след волчьей стаи. Бурашка всхрапнул осуждающе, но никак не прореагировал. А Толстуха решила изобразить панический ужас, не знаю зачем. Сначала она долго топталась перед волчьей тропой, а потом с гиканьем и молодецким свистом кинулась к обрыву, в чапыжник, попутно взбрыкивая задом, пытаясь опрокинуть розвальни и извалять в снегу вещи и ямщика. И это ей вполне удалось. Я не из группы акробатов-наездников Кантемировых, чтобы на необъезженных санях по крутоярам скакать. Куда уехал цирк? Или как кричал мне вслед Григорьич:

— Мишка! Куды ты так ходко? Стой!

Ускакали мы с Толстухой недалеко, метров на сто, зато очень быстро. Слава богу — целина снежная, не поджигитуешь как надо. Увязла каурая-вороная, да еще умудрилась вывернуться из оглобель и оказаться мордой к передку, хвостом наружу. Пришлось перепрягать, а там уже — вот она, избушка-то. Отдых.

Через часок тронулись дальше. Все повторяется, как прежде. Только не так бодро держат голову лошади. Михаил Григорьевич смолит папироску за папиросой. Может быть, чуть ближе сдвинулись берега, повыше стали ели, чаще приходится останавливаться — чистить завалы. Ветровал уже почти перекрывает русло. Не объехать. Узко. Конечно, лучше ехать вдоль берега, тонкоствольные листвяки не очень мешают.

Вдруг в лесной тишине раздается голос егеря:

— Стой, ребята, больше не могу!

Чего это он не может, как раз уже с час в санях лежит. Может быть, тоже волчий след приметил и не может дальше ехать?

— Не могу больше. С утра ноги мокнут. Точно простынем. Николаич, доставай, а то не доедем!

Уф, а мы-то испугались. Вот он, рюкзак заветный, с профилактическим средством от егерской простуды. Что мы, изверги, не понимаем? Предупредить заболевание всегда легче, чем его вылечить...

Последние два часа пути красоты окружающей природы уже меньше трогают сердце, да и темнеет помаленьку. Следующая и последняя остановка — Усть-Кондас. Вон он — наш дом на два месяца, приехали.

Северо-восток Вологодской области, междуречье рек Уфтюги и Порши. Зима, самое многоснежье... В этом районе множество ручьев со странными названиями: Кондас, Осевица, Курсеньга, Улашка, Чурес. Громадные болота тянутся на много километров, на них встречаются редкие «островки» кривых сосен. Такие болота здесь называются «чисть»: Сывовская чисть, Чуресская чисть.

Люди жили в зимовье на Усть-Кондасе. Над избушкой стояла громадная ель, протоптанная тропинка спускалась к реке, к проруби. В разные стороны от порога разбегались накатанные лыжни, уводящие на основные учетные маршруты: на междуречья, на дальние вырубки, на чисти, вниз по реке к деревням, на Петряевскую просеку. Быт был простой, экспедиционный, жили люди давно, и постепенно окружающий лес к ним привык. Привык к редкому стуку топора, к дымку над крышей, к тому, что иногда по реке приезжал еще один человек в санях на лошади и с собакой, а через день-два снова скатывался вниз, не очень беспокоя окрестных обитателей.