Фёдор Волков.Сказ о первом российского театра актёре. | страница 39
С утра, отпросясь у начальника, пошёл к Сумарокову на дом. Сугробы талые да лужи синие обходя, от ветра в плащик кутался… Весна в столице не больно ласкова, а на душе у Фёдора светло. О Сумарокове вдруг заскучал, опять же театр, — вот-вот тут где-то днями этими будет! Ребята всё те же, даже лучше. Хорошо! Грачи прилетели, над Летним садом шум да гомон подняли…
В сени навстречу ему девушки выбежали, в передний покой провели, втроём шляпу да плащ снимать принялись, на оленьи рога, что в углу торчали, развешивать стали.
Слышит Фёдор: шумит в горницах голос, чей — не опознать… На весь дом грохнул вдруг смех, аж хрусталики люстры зазвякали. Фыркнули крепостные девчонки, озорно враз потупясь…
«Тише ты, варвар! Весь дом порушишь!» — слышит Фёдор, как выговаривает кому-то Сумароков. И верно, будто вот-вот громыхнёт ещё раз — посыплются потолки да стены. Вошёл Фёдор смущенный да робкий, — среди шума такого уберегись от беды!..
На широченном диване полулежит грузный мужчина, громыхая смехом, вытирая на глазах слезы. Насупротив Александр Петрович, без парика, в комзоле распахнутом из-за духоты…
— Батюшки, Фёдор! — удивленно воскликнул хохочущий, и сразу в дом тишина ворвалась, снизу доверху всё затопив. В клетке на окне, словно тому радуясь, враз залилась канарейка.
— Фёдор Григорьевич… Федя! — обнял Волкова Сумароков. — Ну, вот и приехал!
— Здравствуйте, Александр Петрович, не помешал?
— Садись, садись! Чего помешал… заждались! Земляка-то что ж, не признал?
Глянул Фёдор вдругорядь на улыбающегося мужчину:
— Иван Степанович! — В горле защекотало, слеза на глаза напросилась. — Майков Иван Степанович! — А тот уж облапил его, как медведь, целует, смеётся, бормоча что-то нескладное, доброе…
— А Василёк где, Иван Степанович?
— У… он теперь в гвардии!.. Гимназию-то не то он не преодолел, не то она его преодолела. В гвардию ушёл… В Семёновский полк… Ты-то как?
— А я тоже вроде как в дворянскую гвардию… в корпус определён. Как живёте, Иван Степанович?.. Как там у нас в Ярославле?
— Преогорчительно, сударь мой… подьячие одолели. Матрёна твоя, сказывал мне Гаврила, завод у вас оттягала?
— Ну и бог с ним!.. — махнул рукой Фёдор. — Надобен он мне. Купоросу и без него в жизни достаток.
Опять загрохотал Иван Степанович: — И не говори! — Отгрохотав, закручинился: — Помер мой попугай-то!
— Помер? Эх, бедняга! С чего бы?
— Шут его разберёт. На благовещенье окна открывать стали — птиц выпускать… Сквозняка, что ли боялся. Обругал меня так, что я сроду не слыхивал! Обругавшись, помер.
