* * *
Идти по полю-жизни не просто. Это я давно понял. Поле неровное. То увязнешь, то запутаешься. Поэтому, как только выбираешься на сухой травянистый взгорок, хочется отдохнуть. Мне хочется, чтобы не кончался поход, шел и шел корабль. Я не только привыкаю к качке, я начинаю присматриваться к своим товарищам. Мне с ними служить и служить. Откуда во мне такая уверенность, я не знаю, но сдается, что так и будет.
Для военного моряка каждый выход в море — прежде всего учеба, отработка задач, приближенных к боевой обстановке. Одну из таких задач мы только что сдали. Наш корабль «подвергся нападению» и с воздуха, и с моря. «Противник» применил отравляющие вещества. Нам пришлось «отбиваться», «заделывать пробоины», «гасить пожары», «заменять убитых», выполнять десятки команд, бегать в плотных защитных костюмах при изнуряющей жаре. Мы стреляли из всех видов корабельного оружия, заводили пластырь, заменяли друг друга. Заливали корабль хлоркой, смывали хлорку тугими струями забортной воды, терли палубу, надстройки жесткими щетками. Когда я сбросил с себя тяжелый резиновый костюм, снял противогаз, в моих сапогах оказалось много воды. Как из ведра вылилось.
— Это же пот, — объяснил мне Володя Соловьев. — Килограммов по пять мы сегодня сбросили как пить дать.
Рядом с нами раздевался Сашка Грачев. Сапоги у него сухие. Я обратил на это внимание. Обратил внимание и на то, что сразу после отбоя у трубы, где у нас кранец с махоркой, забренчала гитара. Грачев, не иначе.
— Грач, — слышу голос, — давай про Балаклаву.
Рулевого дважды просить не надо. Тронул струны, запел.
Пойду я в Балаклаву,
Найду девчонку Клаву.
Гулять с ней стану ночи напролет.
Мозги взлохмачу Клаве,
Уйду из Балаклавы,
И Клава от тоски по мне умрет.
Слушают Грачева. Кто с ухмылкой, кто на полном серьезе. Песня.
Гуляй, моряк, шторми в кабацком море,
Лети, едва касаясь гребня волн.
Жизнь раз дана на свете,
Я за себя в ответе,
Пройду Ла-Манш, Бискай и даже Горн.
Лихой припев. И Грач выглядит лихо. Успел сменить рабочий берет на бескозырку, надел ее так, что она чудом держится на его макушке.
В ночной Керчи с курчавою гречанкой
Пропьюсь до жвако-галса, до нуля.
«Адье, — скажу, — гражданочка,
Простите, мореманочка,
Не поминайте лихом моряка».
Гуляй, моряк, шторми в кабацком море,
Лети, едва касаясь гребня волн…
— Грачев!
Боцман подошел, его голос.
— Есть, товарищ мичман.
Грачев перестал петь, смолкла гитара.
— Вы хотя бы знаете, где все это находится?
