Вы, юноша, видели когда-нибудь моряка на кобыле, нет? И не увидите. Это же смех. Мы выходили на берег. Мы садились верхом и были похожи на королей. Мы давили фашистскую жабу собственными руками и возвращались на корабль. Мы прорывались. Я вам не совру, юноша, если скажу, что с воздуха в нас тоже стреляли, нас бомбили, они постоянно искали нас, и мы прятались даже в камышах…»
Рассказ Леонида о том, как монитор Пинской флотилии, на котором он начал войну, прорывался к Одессе, вспоминался в подробностях. То ли потому, что вечер выдался лунным, то ли оттого, что рядом сидел Вовка, а я рассказывал ему о капитане первого ранга Алешине — нашем начальнике политотдела, о том, как я наконец попал на корабль. Ведь это он, начальник политотдела, пришел тогда на катере, и не один, с комиссией, на побережье по письму Лени Кедубца, с которым вместе они прошли нелегкий путь отступления. Леню и Алешина свела война. Вначале рейда монитора по оккупированной врагом территории в живых из командиров оставался только политрук. Он вел корабль, ходил со всеми в атаки. Политрук принимал пополнение: одиночных красноармейцев, группы, выходящих из окружения бойцов. Они дрались и вышли к Одессе. Вывел их капитан первого ранга Алешин, который тогда, в сорок первом году, был политруком, а Леня комендором.
Вовке интересна моя история. Слушает в два уха.
…Улица, огни, подъезд пятиэтажного дома. Сначала я хотел зайти к капитану первого ранга Алешину в политотдел, но остерегся. Политотдел рядом с экипажем. Увидит тот же писарь, и сгоришь. Гражданское обличье не поможет. Письмо не передашь, на гауптвахту сядешь. Узнал, где живет начальник политотдела, пришел к нему домой. Женский голос за дверью: «Кто там?» — «С письмом к капитану первого ранга». Дверь открылась. «Коля, к тебе». Сидел, пил чай, рассказывал. О группе, о том, как пробирался с рыбаками в город, о Лене Кедубце, о безобразиях, которые творятся и на базе, и на побережье, о якобы списанной, но на самом-то деле хорошей барже, о том отношении к нам, с которым мы столкнулись.
Капитан первого ранга Алешин с Волги. Говорит окая, неторопливо. Черты лица крупные. Руки крепкие, жилистые. Прочитал письмо, взорвался. «Лиза! — крикнул. — Ты послушай, что они делают. Ты помнишь того высокого матроса в Севастополе… Когда ты уезжала». — «Такая нерусская странная фамилия?» — «Да, балагур, весельчак Кедубец». — «Ты писал, что он погиб». — «Нет, оказывается, был ранен, теперь здесь. Это же гвардия наша!» — «Что произошло?» — «Опять наломали дров. Ответственность за воспитание людей возлагают на цапковых (незнакомая фамилия), никитенковых (это о товарище майоре). Безобразие!» — «Успокойся, Коля». — «Нет, ты послушай, что рассказывает юнга».
