Тайс тоже нервничала и часто жаловалась, и хотя Иллес старался сдерживать ее, он и сам испытывал постоянное напряжение и беспокойство. Их сопровождал Варган, который безостановочно шутил или рассказывал истории о своих прежних подвигах, пытаясь рассмешить Тайс, заставить ее не думать о трудной дороге и не обращать внимания на то, что, что их окружало. Правда, его усилия казались затраченными впустую.
Орин внимательно следил за дорогой, пытаясь как следует разглядеть тени и смутные фигуры, но крайней мере, в те моменты, когда дымка немного расступался и сквозь нее проглядывали косые лучи солнца. Разбитая дорога превращалась в мокрую, заросшую мхом тропу, которая пошла вниз и повела путников мимо тихих ручьев, а затем по сухому участку, окаймленному деревьями, мимо луж со стоячей водой — над ними в теплом воздухе вились комары и москиты.
— Долго еще? — все чаще спрашивал Орин у Боларда; барону уже начало казаться, что пути их не будет конца.
— Сначала мы должны достичь болот.
— А мы сможем пересечь их за один день?
— Если поднажмем. Трясины эти очень опасны. Возможно, лучше было бы обойти их…
— И сколько времени это займет?
— Два-три дня.
Орин решительно покачал головой. — Я хочу увидеть Усхора мертвым как можно скорее.
— Но мы должны очень осторожно передвигаться по этим болотам. Там живут твари…
— Какие еще твари? — раздражительно спросил Орин.
— Усхор знает о нашем приближении, и его слуги ждут нас.
— Со мной мое войско, — напомнил Орин, — и каждый мой солдат стоит двоих из тех, кто отказался участвовать в походе.
В ту ночь они разбили лагерь на небольшом, более или менее сухом возвышении, в самой глуши дремучего леса. Вокруг пахло болотами; воздух стал гораздо тяжелее, и все по-прежнему покрывала туманная дымка, насыщенная тенями и сыростью.
Сквозь переплетение толстых сучьев и листвы не было видно звезд; и хотя воины тут же принялись разжигать костры — чтобы согреться, приготовить пищу, наконец, осветить погрузившийся в сумерки лагерь — над ними то и дело проносились порывы ветра, словно с целью загасить огонь. Люди почти не разговаривали и испытывали все нарастающее раздражение.
Конан жарил на костре дичь; возле него уселся Орин. Он тоже стал более вспыльчивым, сердитым и раздражительным.
— Будь проклят Усхор! — то и дело восклицал он, кипя от злости. — Я наколю его голову на копье, принесу в Сафад и выставлю на западной стене!
— Не поддавайся. Похоже, на тебя действует магия этих мест!
