Какое-то время оба молчали. Орин взял камешек и бросил его вниз, вдоль склона. Затем произнес:
— Сегодня вечером у меня было странное видение…
— Видение? Ты хочешь сказать, сон?
— Нет, нет. Я сидел у себя в шатре, думал о той битве, что нам предстоит… Во мне бурлила ярость и гнев. Мне казалось, что я вот-вот разорвусь, настолько меня переполняла жажда мести. Мне хотелось только одного — громить и убивать, знать бы только, где мой враг… Я не выпил ни капли вина — и несмотря на это, я вдруг почувствовал себя так, словно пьян до невозможности. Мне не стало хватать воздуха, и я подумал, что у меня остановилось сердце. В голове вспыхнул мысль — как будто Усхор пытается уничтожить меня, отправив куда-то далеко-далеко. Никто вокруг не заметил, что со мной происходит — как будто меня отгородил туман или стена густого дыма.
Конан внимательно слушал Орина, замечая, что на лбу барона выступил пот, глаза его лихорадочно заблестели.
— А затем перед моим внутренним взором возникло видение. Вот сейчас мои друзья и слуги сидят за столом, пьют и едят, а следующий миг всех их накрыла странная пелена и я увидел изображение комнаты — древней комнаты, сложенной из каменных кирпичей, высокой, затемненной. В дальнем углу стоял волшебник или маг — возможно, Усхор — я видел его также смутно, как и комнату, если не считать его глаз — желтые, они светились точно две лампы. Затем его лицо стало видно отчетливее — белое, подсвеченное желтым сиянием его глаз. Я смотрел на него и чувствовал, что достаю из ножен свой меч. И рядом со мной стоят остальные — ты, Болард, юный Иллес и еще кто-то. И Усхор — или другой какой-то волшебник — что-то быстро говорит на языке, которого я не понимаю. Я поднимаю меч и, хотя поначалу это лицо было далеко, в одно мгновение оно возникает прямо передо мной, так близко, что я вижу только его глаза. Они были лишены зрачков в этих глазах не было ничего, кроме желтого света, как будто у него вообще не было глаз, а только две впадины, из которых струится свет самой преисподней. Я… я поднял меч, и вдруг в этом видении возникло нечто новое — воспоминание о Са-фаде. Я услышал, как застонал Болард, и, хотя я не смотрел на него, я видел, как он гневно кричит, а его маска была уже не маской, а его истинным лицом, искаженным от боли и ужаса — как будто оживший черный шлем. Затем он исчез, и юный Иллес тоже, и вся толпа за моей спиной. Я взмахнул мечом, но когда я опускал его, лезвие прошло перед желтыми глазами колдуна и на миг заслонило их от меня. И тут видение пропало; исчезло — как будто я обрубил некую нить, соединяющую нас. Я вернулся в свой шатер, и мои люди сидели как прежде. Я почувствовал, что снова дышу, и понял вдруг, что видел эту картину — живую, реальную, как в жизни — за то время, пока делал один-единственный вдох…
