Так минул и день, и другой.
У Рагозина кончались деньги. Разумеется, стоило ему лишь заикнуться… Но не хотел он связывать себя обязательствами перед кем-нибудь. Не любил поэтому брать в долг, а еще сильнее — возвращать долги. Стало быть, нужно было устраиваться на работу.
Он обошел все близлежащие доски объявлений и присмотрел себе с полдюжины вполне приемлемых местечек. Основным критерием отбора была минимальная занятость при максимальном доходе. Разумеется, воззвания типа «Требуется замминистра» или «Приглашаем председателя Госкомитета» начисто отсутствовали. На самые лакомые синекуры объявления традиционно не давались, поэтому приходилось довольствоваться чем-то вроде электрика в детском саду, дворника или, паче чаяния, страхового агента. Престижность для Рагозина значения не имела. Он давно уже махнул рукой на свое высшее инженерное.
Рагозин даже посетил одно из учреждений, переговорил с заведующей.
— Как, вы сказали, ваша фамилия? — переспросила та. — У вас нет родственника среди писателей?
Рагозин понял: тоже читала. Но как, каким внепространственным способом его роман обрел повсеместное хождение? Это оставалось загадкой. Во всяком случае, Рагозин от родства с самим собой открестился и был приглашен назавтра со всеми документами для полного трудоустройства.
Вечером он сидел перед ненавистным ему телевизором, пялился на экран, с которого молодые люди, похожие на оборванцев, не то пели, не то бранились на непонятном жаргоне, и ничего этого не слышал. Под звуки электронной музыки в нем шла кропотливая работа. Возводился очередной пролет его личного, рагозинского хрустального замка.
Заверещал телефон.
Рагозин снял трубку.
— Слушаю, — сказал он с раздражением. — Да слушаю же. Говорите, вас не слышно!
Он подул в трубку, выждал и швырнул ее на рычаги. Звонок повторился.
— Рагозин? — спросили его глубоким бархатным голосом.
— Да.
— Михаил Вадимович?
— Допустим.
— Скажите, вы никуда сейчас не намерены отбыть?
— Куда ж я в такую пору… — начал удивляться Рагозин.
— И замечательно. Будьте дома.
— А какого, собственно, рожна… — возмутился было Рагозин, но в трубке запищало.
— Моду взяли, — проворчал он по инерции. — Указывать будут, где мне быть! Захочу — и уйду куда угодно…
За окном разверзлись хляби, в стекло плеснула вода, подоконник задрожал и заскрипел под напором дождевых струй в палец толщиной каждая. Потом врезал град. Окатанные куски льда, похожие на леденцы для великана, колотили куда ни попадя с отчаянной силой. Идти было некуда. Вообще покидать теплую квартиру в такой дурной вечер казалось безумием. Рагозин побухтел для приличия еще немного и снова обратился к телевизору.
