Ja-ja, — поддакнул я, от души соглашаясь с Репкой, равно как и крепко поощряя наш совместно воспроизведённый лексикон (к примеру, чуть подправив в учебничке «Москву златоглавую», мы и получили беспрецендентную по своей выразительности сентенцию «Москва — златогавно»), — какой-то писатель сказал недавно… (хоть и ненавижу статистику и цитирование — а то б ещё Бисмарка процитировал, — но повторю), что человек за жизнь свою знакомится в среднем с 1000 экземплярами себе подобных, но далеко не все из них — хорошенькие барышни, на которых можно жениться… (Репа наморщилась) …или хотя бы так сказать… человек пятнадцать всего…
Что «так сказать»?!! — согласно нашей общей привычке театрально завопила она, схватив своими лапками меня за щёки.
Ну, чтобы женится, надо сначала, так сказать… Сексуальная несовместимость — грозная вещь.
А ты откуда знаешь?!
Читал в одном романе, «Ещё» называется.
Не знаю… Кто написал-то? (уже серьёзно).
Да О.Шепелёв — кто ж ещё с таким названием может написать!
(О.Шепелёв, как он выражается, «весь укатался» — и не понять над чем).
— Ну-ка, сынок, процитируй что-нибудь — ты ведь весь мозг уже пропил, — предложил и предположил Саша. Но я оказался не таким весёлым и находчивым, как он, и впрямь «повис».
Я б эту Ксюху лезейкой изрезал, — обронила Репа, как будто речь шла о колбасе.
«На дорогу оне купили себе огромную репу».
Да что же ты, сыночек! — заливался Саша, — жестоко!
Всю б её жопу сраную и удушил бы!
Жестоко, ещё раз повторяю!
Чё ты, охломон, ослёнок, думаешь: она — добрая?! (Я удох.) Тут была малолетка эта, как её, Олёнка что ли — она её как своим гриндером двинула — прямо в кость у коленки! Я б их обеих удушил… (последняя фраза уже ласково, с улыбкой: никакое ни желание «маньяка», а сама репоблаготворительность).
Своими лапками! — не удержался я и тут же жестоко пожалел: мне пришлось глубоко испытать сии «лапки», или «корни», на себе — она впустила их мне в рёбра — это невыносимо!! А Санич держал. Орал «Рутс, блади рутс!».
Мы пришли на окно к сортиру (тому самому) и стали пить. Вообще-то мы хотели взять стаканчик и выйти, но почему-то застопорились, заговорились. Я, как всегда, хотел есть больше, чем пить, и всех это раздражало. Но тут я ещё всячески хотел выпить. Уже после первого стаканчика из этой партии меня посетило хорошее опьянение — размягчённость, артистизм, словоблудие… (Теперь, когда я вообще практически ни с кем не разговариваю даже когда пьём и происходит какое-нибудь общение-знакомство, я вспоминаю такую свою бывшую привычку с презрением). Санич отстегнул от штанцов свой миниатюрный ножичек-брелок и с характерным звуком проткнул им пластиковую шкурку колбасы — это всех очень развеселило, а я под шумок амом
