Страж подозревала. Они все родились, когда Ребенок сбежал от настоящей жизни, превратившейся в настоящий ночной кошмар. Теперь Ребенок спит. Если он опять проснется, это будет конец, конец им всем. Возможно даже Сораку, так как Сорак не был этим Ребенком, только выросшим. Сорак был основной личностью, это была суть соглашения, которое они заключили между собой, договора, который был абсолютно необходим и позволил поддерживать равновесие внутри племени. Но и сам Сорак родился после этого события, после того, как Ребенок отправился спать. Если Внутренний Ребенок проснется, то был шанс — Страж не знала, насколько сильный шанс — что он сможет сосуществовать вместе с Сораком, и, возможно, вместе с некоторыми из них. Но был также шанс, что как Сорак, так и все они просто исчезнут, и тело, которое все они разделяют, будет телом Ребенка, как оно и было раньше. Не физически, но ментально. Страж часто думала об этом, и спрашивала себя, что будет.
Кивары это все не касалось. По ночам она обычно не спала, зато часто дремала днем. Так что она могла не спать всю ночь, особенно когда Путешественник выходил наверх и отправлялся на охоту. Сама Кивара не была охотником. Она была чувственным созданием, проказливым и своенравным, озорной юной женщиной, для которой не существовало никаких запретов. Она предавалась любым чувственным удовольствиям, которые только были возможны, и готова была пуститься на любые, самые рискованные приключения, если они могли привести к новым удовольствиям. В этом смысле она могла быть опасна, так как, если остальные не следили за ней, она могла завести их в ловушку — и убежать, бросив все, оставив кому-нибудь другому ответственность за спасение их общего тела.
Сегодня однако, Киваре было вполне достаточно не спать, смотреть, чувствовать и слушать. Через острые органы чувств Путешественника живая и волнующая ночь лилась в нее. Она не могла повлиять на Путешественника, частично потому, что у нее не было таких талантов. Путешественник был намного сильнее, и если бы она сделала такую попытку, он мог бы рассердиться и отбросить ее глубоко вниз, не менее легко, чем он давил какую-нибудь надоедливую пустынную муху или смахивал песчаную блоху со своих бриджей. Но у Кивары не было ни малейшего желания выходить наверх, когда там был Путешественник, так как через него она могла испытывать чувственные удовольствия намного более острые, чем те, которые она испытывала, когда выходила сама. Ну и, конечно, она была голодна, как и все, никто из них не мог поесть, пока Путешественник не убъет.
