«Я, наконец, поняла свое предназначение, папа, – шептала я, трясясь в карете по дороге от замка Аламанти до Турина. – Ты дал мне силу, которая перевернет весь мир, – утверждала едва ли не вслух, глядя на сидящую с закрытыми глазами девочку Юлию, отправившуюся со мной и в это путешествие, но думая лишь об отце. – Я верну Золотой век на землю! – прокричала я, выйдя однажды из кареты по нужде, уже на дороге по Лазурному берегу на пути к Марселю. – Я сделаю всех счастливыми! – уверенно сказала я в одном из трактиров на пути от Марселя в Париж уже вслух, чем вызвала восторженный рев пьяной компании, расположившейся за сдвинутыми в дальнем углу столами, – и пришлось, чтобы подтвердить свои слава, дать им на пропой пистоль в подарок. Глупые люди, увидев золото, приняли его за истинное счастье. Я же знала, что сделать их по-настоящему счастливыми смогу не сейчас, а попозже – когда доберусь до Парижа и встречу своего Анри».
Однако в Дижоне, где я остановилась в гостинице «Галльский петух», чтобы дать коням отдых, а не менять моих красавцев на обычных одров перегонной станции, меня похитили…
Заснула я в лучшем номере гостиницы на пуховой постели, покрытой свежими простынями, под пуховым же одеялом, с пуховой подушкой в головах и с букетом красных роз, поставленных в большой вазе прямо на пол перед моим лицом.
А проснулась одетой в рубище, со связанными впереди (хорошо, что не за спиной) руками, с завязанным ртом, босая, лежащая на спине в сене, брошенном в телегу, едущую куда-то на юго-запад. Рядом со мной лежала точно так же связанная и так же одетая в холщовый мешок с дырками для головы и для рук юная Юлия. Она смотрела на меня с ужасом в широко распахнутых карих глазах.
«Бедное дитя», – подумала я, а мысленно произнесла так, чтобы меня девочка услышала:
– Привет.
Юлия поразилась так, что глаза ее еще больше вытаращились и едва не вывалились из орбит.
– Не бойся, – сказала я ей точно таким же мысленным способом. – Это не колдовство. Это – дар Божий.
И она тотчас поверила мне. Стала успокаиваться. Более того – сообщение о даре Божьем придало ей уверенности. Она даже позволила себе подумать:
«Я тоже так могу?»
– Ты – нет, – ответила я ей мысленно. – Но я тебя понимаю. И могу с тобой вот так разговаривать.
«Только со мной?»
«С кем захочу, – ответила я. – Но много и без дела этого не делаю».
Объяснять ей, что от чтения мыслей я очень устаю, не стала. Да и неинтересно возиться в черепах людей, забитых не мыслями, а одними желаниями и бесплотными мечтами. Ибо таков человек – думать он ленится. Ибо процесс мышления – работа тяжелее землекоповской. Вот и Юлия тут же размечталась, как я узнаю мысли возничего нашего и ошарашу его какой-нибудь шарадой, чтобы вызволить нас из плена. А того не понимает, что мысли читать можно лишь тогда, когда видишь человека. Или хорошо знаешь его, можешь настроиться на него.
