Я люблю природу, и я твердо решила увидеть океан, Камчатку. И разыскать папиного дядю, доктора Петрова. Жаль было, конечно, Августину. Она боялась остаться одна. Боялась отпустить меня на край земли, где мне «угрожали» немыслимые опасности. Сама она боялась решительно всего. Кто ее так напугал на всю жизнь?
Августина панически боялась поступить на завод или в учреждение и решила устроиться приходящей домработницей к одному престарелому писателю.
Подозревая, что и писателя она боялась, я уговаривала ее пока не работать, а чему-нибудь поучиться, например шить или художественной вышивке (она любила вышивать в свободное время). Пока я оставляла ей дядины пятьсот рублей, затем буду присылать треть своей зарплаты. Но Августина боялась и одиночества.
— За работой время быстрее пройдет до твоего приезда. Да и писателя жалко. Совсем один, больной, старый, а работает день и ночь… Уход за ним надобен. А уж вежливый такой… Все так ласково: «Августина Капитоновна, будьте добры», «пожалуйста, благодарю вас»… Боюсь я грубости, слова бранного больше всего на свете… Ты хоть часто будешь мне писать?
— Через день, — пообещала я.
Августина опять заплакала, и я, чтоб ее отвлечь, напомнила, что сейчас придет Сережа.
Августина засуетилась, заставила меня надеть мое лучшее платье — шелковое зеленое, без рукавов.
— У тебя в нем глаза совсем зеленые, — сказала она и, вздохнув, добавила: — Ну чтоб тебе выйти замуж за Сережу!
— Кстати, Августина, если встретишь хорошего человека, выходи за него замуж, — посоветовала и я ей.
Она укоризненно покачала головой:
— Не ожидала от тебя. После твоего отца и смотреть мне ни на кого не хочется.
— Отца не вернешь… А ведь ты еще молода.
— Тридцать девять лет мне, Марфенька. Разве это молодость?
— Конечно! Ты бы постриглась помоднее…
— Еще чего!
За мной зашел Сережа, и мы отправились к нему домой.
Сереже двадцать два года, а выглядит самое большее на девятнадцать. Высокий, худой, бледный, черные глаза смотрят настороженно. Я гораздо крепче его — наверно, закалилась на физической работе. Я знаю, что он очень добрый, но, если принял решение, переубедить его невозможно. Жаль, что он внушил себе, что любит меня: ни к чему это ему. Хорошо, что я уезжаю так далеко!
Мы шли не торопясь, пробираясь сквозь оживленную вечернюю толпу. Сережа начал было рассказывать о фильме «Солярис» — я его еще не видела, когда мы вдруг заметили эту афишу.
Перед ней толпились зеваки. Мы взглянули мельком, да так и застыли словно вкопанные.
