Однако во сне Такаси сразу же передумал, мать точно должна знать, откуда это взялось, и вновь принялся ее укорять:
— Мама, ну как же вы так могли!
Мать была обескуражена. Наконец она сказала:
— Ну, давай я тогда все вылечу.
Два ряда красных следов в мгновенье ока переместились с ног на грудь и живот. Он смотрел, что же она собирается делать, а тем временем мать оттянула кожу на его груди (вдруг она повисла, словно увядшая женская грудь) и один ряд фурункулов совместила с рядом длинных следов. Словно пуговицы вдели в петли. Во сне Такаси смотрел на это с недовольным лицом и молчал.
Так она застегивала правый и левый ряды, теперь всё было на месте.
— Это метод профессора X., — сказала мать.
Словно бы на нем был надет сюртук с множеством пуговиц. Однако он беспокоился, потому что от малейшего движения пуговицы могли расстегнуться.
Он изо всех сил старался скрыть от матери правду о себе. Но даже во сне на него это сильно действовало.
То, что он покупает женщин, настолько проникло в его и без того мрачную жизнь, что теперь эта мысль приходила к нему даже во сне. В реальной жизни рядом с ним были девочки. И эти дети совершали дурные вещи. Перед Такаси появлялся образ грубой проститутки, и он погружался в невыносимое чувство ненависти к самому себе. В его жизнь был глубоко забит шип, проходивший в нем через множество изгибов, и каждый раз, натыкаясь на него, он осознавал, какая грязь была внутри.
Еще один шип, пронзивший его, был подозрением на дурную болезнь. Частично сон, который он когда-то видел, стал правдой.
Такаси все чаще стал замечать, что читает вывески клиник на улицах. Он обнаружил, что бессознательно читает рекламы лекарств в газетах. Прежде он никогда не замечал такого за собой. Когда видишь что-то красивое, на душе становится приятно. Когда вдруг замечаешь, что в душе есть нечто, не вызывающее в тебе радости, ты преследуешь его, а когда нагоняешь, оказывается, что это болезнь. В такие моменты Такаси не мог избавиться от чувства, что он сам сидит в засаде, ожидая, когда же оно появится.
Иногда он вытаскивал болевший орган и разглядывал его. Словно грустное живое существо, которое жаловалось ему.
Временами Такаси вспоминал ту злополучную ночь.
Он сидел один в комнате, выходящей на улицу, откуда доносились голоса подвыпивших гуляк, окликавших проституток, и проституток, зазывающих клиентов. Звуки сямисэна[64] и барабана доносились совсем близко, эхом отзываясь в его сердце.
