— А я на начальника, знаешь, что положил! За шиворот потащу!
И он потащил.
— Э-э! Ты куда его! — заорал вывернувшийся из-за кузова мужик, начальник участка Широкой пади. — Ты что, Андриан Никанорыч, сдурел, что ли! У меня в тайге тонна черники киснет! С кровью трактор вырвал у начальника!
— Забирай трактор, а мне этот нужен! — крикнул Селиванов, таща за собой упирающегося Оболенского. Мужик кинулся в контору. Когда Селиванов с Оболенским уже подошли к машине, с крыльца конторы сорвались в их сторону двое начальников — Широкой и промхоза.
— А ну стой! — крикнул начпромхоза. — Ты чего безобразничаешь, Селиванов! Чего коман-дуешь! А ты — марш на трактор!
Селиванов схватил Оболенского за штаны и оттащил назад к машине.
— Не ори! В милицию его везу! Убийство он совершил! Понятно?
— Чего?! — завопил Оболенский, выпучив глаза.
— Лезь в машину!
Он нагнул голову Оболенского и коленкой поддал под зад. Начальники растерянно переглянулись. Селиванов прыгнул в машину, хлопнул дверью.
Машина рванулась с места.
У крыльца рябининского дома стояло такси, и Селиванов догадался, что приехала Наталья.
— Андриан Никанорыч! Ну как же это так! Почему?!
— Я виноват, — ответил он тихо, уже который раз за сегодня смахивал слезу. — Не должен был его одного в тайгу отпускать! С непривычки сердцем надорвался! Сказывают, упал и все! Легкая смерть, и тому порадуйся! Хоть смерть легкую заслужил…
— Мы даже не поговорили! Господи! И встретили его нехорошо!
— Не плачь! Кто знает, может, и лучше так для него! Не плачь!
Он пальцем вытер ей глаза, а она вся тряслась и захлебывалась от слез. Легко отстранив Наталью, Селиванов вернулся к порогу, где стоял поникший тракторист. Он ввел его в комнату, где посередине на столе лежал в гробу Иван Рябинин. У изголовья стоял священник. Грустно и задумчиво смотрел на умершего.
Растолкав старух, Селиванов сказал громко:
— Ну-ка, подите все на двор, подышите воздухом, родные прощаться будут!
Старухи неохотно попятились к двери, крестясь и перешептываясь, Селиванов нарушал обычай.
— Видишь, кто помер? — сурово обратился он к парню.
— Ага! — кивнул Оболенский. — Это тот дед, который…
— Отец твой!
— Какой отец! — вдруг осипшим голосом почти прошептал тракторист.
— Твой, говорю, родной, которого власть упрятала в чертово логово, когда ты еще родиться не успел! И мамка твоя, родив тебя, сгинула в том же логове ни за что, ни про что. И ты вырос мазуриком чумазым, потому что не было у тебя ни матери, ни отца, а одна только власть народная! Хотя и при том мог бы человеком вырасти!
